Вторая молодость любви
Шрифт:
— Он мне не рассказывал, — признался Генрих.
— Стал восстанавливать, как он выразился, свой немецкий, даже предложил мне составить ему компанию. А когда я сказала, что вполне прилично владею английским, усмехнулся и заявил, что врачу в любом случае следует знать немецкий язык.
Таня разговорилась и слегка запыхалась, потому что беседа шла одновременно с подъемом на четвертый этаж.
Генрих сразу обратил на это внимание:
— Давай пару минут передохнем.
— Пожалуй, — охотно согласилась
— Так ты присоединилась к новоявленному ученику?
— Нет, что ты, у меня и так всегда времени в обрез. Но знаешь, что самое главное в нем? Он умеет слушать. Слушать и понимать тебя, как будто говоришь с ровесником. Сейчас ведь такая мода пошла — все хотят высказаться и никто не хочет слушать. А он слушает, не просто молчит и пережидает, пока ты говоришь, а слушает, вникает, чувствует твой настрой, твою проблему. Потрясающий старик!
— Он всегда был таким, — заметил Генрих, — и в этом очень похож на моего покойного деда Отто. Может, еще и потому я так сроднился с ним и искренне люблю.
Петр Александрович встретил их радостно и сразу усадил за стол, хотя время было между завтраком и обедом. Отказаться — значило бы обидеть старика, и Танька с Генрихом сдались.
— Я специально заказал своей несушке эти яства, чтобы попотчевать вас, мои дорогие, — торжественно объявил он.
— Несушке? — недоуменно спросила Таня.
— Это я так называю своего социального работника. Она очень симпатичная женщина и с чувством юмора, что не так часто можно наблюдать у женщин пенсионного возраста. И поскольку она носит мне продукты, я и прозвал ее несушкой. Представьте, она совсем не обиделась.
…Таня и Генрих просидели у Петра Александровича достаточно долго и уже не успевали ни на какие прогулки по городу — пора было ехать домой и отправляться с Сашенькой на встречу однокурсников. Зато удалось втолковать старику, что, возможно, удастся совершить обмен на квартиру в доме с лифтом. Петр Александрович оживился, но тут же засомневался:
— Кто же поедет из приличного дома в хрущевку? Мой дорогой мальчик, спасибо за твою идею и заботу обо мне, но плохо верится в реальность подобной сделки.
Танька вмешалась и очень убедительно разъяснила суть предполагаемого обмена: хрущевки начинают постепенно сносить, через несколько лет дойдет очередь и до этой, а жильцам предоставят другие квартиры, но уже с соблюдением жилищных норм. Так что семья, которая переедет сюда, только выиграет.
— Я попробую заняться этим, наведу справки, уточню наши возможности, — как бы между прочим сказал Генрих.
Вскоре они распрощались и успели вовремя приехать домой. Сашенька была в нарядном костюме, лицо ее сияло, Митя помогал ей застегнуть молнию на новых сапожках.
— Погуляли? — спросила она, когда Таня и Генрих вошли в дом.
— Нет, не успели, мы просидели у Петра Александровича, — ответила Танька.
— Татоша обещала посвятить мне воскресенье. Боюсь, что другого свободного дня не предвидится: в понедельник начинаю заниматься своими делами и квартирой, — сказал Генрих, подал Сашеньке пальто, и они поспешно вышли из дому.
В ту минуту, когда Митя застегивал молнию, а Генрих подавал пальто Сашеньке, Танька неподвижными глазами уставилась на них, а в сердце что-то екнуло…
Раздевшись, она пошла к себе.
— Есть будешь? — спросил Митя, заглянув в комнату.
— Что ты! Нас так накормил Петр Александрович, словно на убой, мы не смогли отказаться — он специально все заранее приготовил. Такой трогательный человек.
— Ну тогда почаевничай со мной, — предложил Митя, и они направились в излюбленный уголок квартиры.
На следующий день, в воскресенье, за утренним чаем Сашенька взахлеб рассказывала мужу о прошедшей встрече, делилась впечатлениями. Главное свое наблюдение она сформулировала так:
— Даже некрасивые девчонки с возрастом стали вполне пристойно выглядеть, а мальчики стали такими благообразными и солидными, что я чувствовала себя девчонкой.
— Ты и есть моя любимая девчонка, которую я углядел на кафедре анатомии в парах формалина, — провозгласил Митя и нежно обнял жену.
Сашенька поцеловала Митю и с укоризной заметила:
— Твои воспоминания со временем обрастают придуманными подробностями, ты не находишь?
— Хочешь сказать, что я подвираю?
— Можно выразиться иначе — фантазируешь, — улыбнулась Сашенька. — Скоро договоришься до того, что извлек меня прямо из чана с формалином.
— Вот этого не будет, потому что хорошо помню, как вкусно пахло от тебя модными тогда французскими духами, которыми наводнили все наши парфюмерные магазины, кажется, они назывались… нет, не помню.
— «Клима», — вмешалась Танька.
— А ты откуда знаешь? — удивился Митя.
— У нас в этом флаконе йодная настойка налита. Сколько себя помню, там всегда йод, а надпись осталась.
Раздался телефонный звонок. Генрих хотел уточнить время и место встречи, предложил заехать за Таней.
— Какой смысл тебе мотаться на юго-запад, все равно мы поедем в центр. Давай лучше я подъеду, и встретимся у старого главного входа в ЦУМ, около Малого театра.
Они встретились в назначенном месте и решили зайти в универмаг, который по случаю конца месяца — 31 марта — работал.
Генриху было интересно взглянуть, как изменился один из самых популярных когда-то магазинов.
Когда добрались до отдела сувениров, он решил заодно сразу накупить всем немецким друзьям и знакомым сувениров, чтобы больше к этому не возвращаться и не терять лишнего времени.