Вторая невеста
Шрифт:
— Ты считаешь, он… мог убить? — спросил Зотов у Астахова.
— А что говорят твои книжки, Савелий? Подумай, вспомни что-нибудь о пропавшей невесте… этакое, в готическом стиле, а?
Савелий пожал плечами и промолчал.
— Как ее убили? — спросил Федор.
— Задушили шнуром… видимо, от портьеры. Такой толстый, витой. Я поднял дело, просмотрел. Нашли ее в парке, была осень, октябрь, там цветные фотографии: она лежит на желтых листьях в красном пальто, черные чулки и перчатки, без туфель. Как будто позирует. Ноги длинные, тонкие… Шнур тоже черный.
— А где туфли? — спросил Савелий.
— Не нашли. Убийца унес их с собой… видимо.
— Это говорит в пользу Зинченко, — заметил Федор.
Коля кивнул.
— Почему? — не понял Савелий.
— Зинченко не стал бы возиться с туфлями, не тот психотип, Савелий. Такие, как он, действуют спонтанно… кулаком или топором, да и переворачивать ее не стал бы. При ней были какие-нибудь личные вещи? Деньги, сумка? — спросил Федор.
— Ничего не было. Лежит, глаза открыты, смотрит в небо… даже непонятно, что мертвая. Пришлось повозиться, чтобы установить личность, — ответил Астахов.
— Какие еще есть версии?
— Ну, какие… сексуальный маньяк, месть — ей или Зинченко. Тогда, если помните, был вообще беспредел, людей мочили за копейку. Или случайный убийца. Перелопатили все их связи, старых друзей и любовников, нигде ничего.
— Сексуальный маньяк?
— Девушку не тронули, если ты об этом. Сексуальный в том смысле… как-то он разместил ее, разбросал ноги, руки сложил на груди, красное и черное на желтом… жуть, одним словом. Впечатление, что убийца больной на голову. Была объявлена свадьба, и вдруг за три дня до нее девушка не возвращается домой. Ее мать звонит Зинченко, а он говорит, что не видел невесту со вчерашнего дня, а назавтра ее нашли.
— А с кем он был той ночью?
— С подругой детства. Когда-то встречались в юности, потом разбежались и с тех пор не виделись. А тут вдруг случайно столкнулись, нахлынули воспоминания и… так далее. Мать этой девушки считала, что убил дочь Зинченко, как я уже сказал. У него была репутация бабника, пьяницы и скандалиста. Бычара, одним словом. Это сейчас он остепенился. А может, после того случая.
— А если перевернул не он? — вдруг спросил Савелий.
— Что перевернул?
— Если убил Зинченко, а перевернул тело и унес туфли кто-то другой?
Ни Федор, ни Коля не ответили…
Потом Астахов произнес неопределенно:
— Работаем, Савелий. — Вздохнул и добавил: — А чего это мы сидим, как на празднике в детсадике? Федя, давай, скажи что-нибудь жизнеутверждающее… из древних философов. Или спой.
— Знаешь, Коля, мнения философов в вопросе о смысле жизни расходятся. — Федор пожал плечами. — У каждого свое. Один отдает предпочтение материи, другой — духу. Один неглупый человек сказал по этому поводу: «Лучше быть недовольным Сократом, чем довольным дураком». В общем, выбирай, что нравится.
Коля хмыкнул:
— Так это что же получается… Если ты доволен, ты — дурак? А если недоволен, то Сократ? Я, например, редко бываю доволен, и что, я теперь Сократ?
— Он
— Это ежу понятно, — сказал Коля, — не надо быть философом. Этот неглупый, как ты сказал, мужик не прав — между дураками и Сократом много еще всяких, ни туда и ни сюда. И потом, часто не мы выбираем, а нас. Вот я работаю в ментовке, потому что мне это нравится или потому что я так устроен от природы? Или ты, Федор? Или Савелий с бабскими книжками?
— То есть ты спрашиваешь, свободны ли мы в своем выборе? Или природа, или кто-то решил за нас? На этот вопрос четкого ответа тоже нет.
— Тогда зачем твоя наука, если она не может? На фиг она нужна?
— И этого мы не знаем. Я думаю, есть категория людей, которым нравится думать. Одному нравится охотиться, другому строить, а философам — думать.
— Знаешь, Федя, если не будет охотников или строителей, станет хреново, а вот если исчезнут философы…
— Ты не прав, Коля, — встрял Савелий. — Они пытаются объяснить, в чем смысл жизни, а каждый уже выбирает сам. Животному не нужен смысл существования, а нам хотя бы пытаться надо объяснить. Возьми десять заповедей, этот первый криминальный кодекс, тоже ведь философия. Или Библию!
— Ладно! — сказал Коля как припечатал. — Понял. А чтоб коротко, ясно и оптимистично! Есть?
— Есть. Извольте. Если хочешь быть счастливым — будь им! Вот и весь смысл.
Коля кивнул — принимается.
Они чокнулись и выпили. Астахов — одним глотком, Савелий — морщась, Федор — не торопясь, смакуя…
— У Клары проснулся материнский инстинкт, — сказал вдруг Коля. Клара была его любимой собакой буль и старой девой со сложным характером.
— Но она же, вы же ее… это… — Савелий запнулся.
— Мы ее… это , как ты выразился, но против природы не попрешь, как оказалось. Она принесла котенка и…
— Как это? — поразился Савелий. — Как она могла принести котенка? Собака — котенка?
— Элементарно, со двора. Беспризорный котенок, совсем маленький, только глаза открылись. Ты, Савелий, как-то все неадекватно понимаешь. Она никому подойти не дает, вылизывает, разговаривает с ним… представляете? Такая нежная мамаша, просто душа разрывается. Вот смотри, говорю, Ирка, и учись.
Ирочка была подругой капитана, легкомысленная моделька из мастерской кутюрье Рощенко, которую Коля безуспешно воспитывал вот уже четыре года. Не получалось из Ирочки настоящей жены мента, как он ни старался. Готовила Ирочка плохо, рубашки Колины гладила тоже плохо, не ждала у окна возвращения любимого после боевой операции, а без задних ног «давила подушку» и часто приходила домой подшофе после «модельных» междусобойчиков. Тогда Коля тащил ее в ванную под холодный душ, где отыгрывался, с удовольствием слушая ее возмущенные вопли. Идеальные отношения по схеме: взрослый — ребенок, самая устойчивая конструкция в человеческом общежитии, как объяснил однажды философ Алексеев.