Вторая радуга
Шрифт:
— Он горожанин, в лесу не ориентируется. Сейчас очухается, по компасу направление возьмёт, и к утру до накатанной дороги добредёт, — уточнил Леонид. — Это его первый поход в поисках нашей школы. Здесь каждую зиму несколько групп под видом туристов крутятся. Некоторые, вроде этих, с оружием, а кто поумнее — с фотоаппаратами, в хорошую погоду. Они ведь не знают, что любой снимок можно испортить прямо в момент создания, и на фотографии может оказаться вместо заснеженных сопок берег Брахмапутры с греющимися на солнце крокодилами, например.
— Он шёл с ружьём, и хотел меня убить, — обиженно и зло возразила девушка. — Как вы можете смеяться? А если бы он неожиданно на
Ермолай грустно вздохнул и порекомендовал Бакановой усиленно изучать восприятие мыслей обычного человека. А потом весьма невежливо ушёл, чтобы не участвовать в надвигающейся ссоре. Ирина вполне соглашалась с Ингой, но при этом была куда более злопамятной; это он даже сквозь её защиту улавливал. Уходя, он пожалел Леонида, на котором две испуганные и обиженные девицы немедленно принялись вымещать свои эмоции.
В последующие несколько дней в школе только и говорили, что об успешном отражении нападения. Братья и Галина, которая определила угрозу лишь чуть позже, чем это сделали преподаватели и инструкторы школы, ходили, задрав нос. Вклад братьев, ясное дело, был минимален — они лишь выпотрошили на расстоянии патронташ того единственного врага, которого в учебных целях пропустили в окрестности школы. Но братьям об этом не сказала даже Галка; при всей свойственной ей скудности соображения у неё хватило ума понять, что оценивать и угрозу, и усилия по её устранению в данном случае лучше с порядочным преувеличением.
Может, она поверила в себя и по другой, вполне прозаической причине — первой из всей команды она заслужила красную повязку. Торжественного вручения не было, да и причину вслух объявлять было незачем: все и так знали, что Галина Хоменкова определила и назвала угрожающую школе опасность за шесть часов до приближения враждебной группы. Собрались в столовой, сдвинули столы. Спиртного в школе не признавали принципиально, но сладостями баловаться было дозволено. И по такому великому поводу на столе появились ананасы и прочие южные фрукты, торт и несколько доверху заполненных конфетниц.
Раскрасневшаяся Галина с красной повязкой на лбу сияющими глазами обводила товарищей, а те искренне радовались её успеху. Довольной выглядела даже Ольга, которая лучше других понимала, сколь мизерен их успех по сравнению с тем путем, который предстояло им преодолеть. Оправившаяся от испуга Инга, которой было стыдно за проявленную робость, отчаянно Галке завидовала. На Ермолая, свидетеля её трусости, она старалась не смотреть. Расслабившиеся школяры отпустили мысли на волю. Мысли Мариэтты юноше были недоступны — но ему казалось, что веселящаяся брюнетка ведет себя естественно, и говорит то, что думает. Увы, сам он не мог сказать этого о себе, об Ольге, которая постоянно витала мыслями в иных мирах, спускаясь на грешную землю лишь некоторой частью сознания, и не мог сказать этого о Шатохине, который радоваться-то радовался, но никак не мог понять одной важной вещи. Женьку интересовало, отчего решившиеся на обречённую попытку враги так ненавидят Школы Радуги. И он заранее не верил всем тем ответам, которые мог получить в школе.
Длинная зимняя ночь
Галина вошла вслед за братьями и Харламов, поймав её взор, кивнул девушке, глазами указав на стоящий в сторонке стул. Хоменкова села, оглядываясь с явным недоверием. Собрал участников на эту встречу он — по просьбе директора — но для всех остальных это выглядело его собственной инициативой. Собрались не только члены команды — всем было рекомендовано привести кого-либо со стороны. Сам он пригласил Лёню Куткова, остальные тоже привели, кто кого мог и хотел. Только Галя никого не смогла пригласить, отчего чувствовала себя не в своей тарелке.
Юноша рассадил всех так, чтобы никто не сидел рядом со своими хорошими знакомыми. Члены команды, как он ощутил, разом напряглись — остальные же восприняли сиё действие, как должное.
— А Ольгу ты куда посадишь? — с участливым видом поинтересовалась Мариэтта у него, когда разобралась, по какому принципу юноша распределял места.
Ей досталась в соседи Инга Баканова и Сергей Алешин, к чему она отнеслась с пониманием — не одна она страдает, всем досталось поровну.
— Ольги не будет. Содержание нашей беседы она, если захочет, легко уловит. Но ей это вряд ли будет интересно.
— А о чём речь-то? — заинтересовался Лёшка. — Экзотические позы соития обсуждать будем?
Девушка, которую он привёл с собой, хихикнула. В общем, как единодушно соглашались школьные парни, с девицами приятного облика в школе было туго. Всего лишь относительно миловидная Мариэтта могла считаться, по здешним меркам, первой красавицей. Зато созданий, подобных Инге — чахлых, неуклюжих, с физиономией, от которой хотелось побыстрее отвести глаза — было большинство. Так же и Лёшкина девушка, Элла Новак, красотой не блистала. Она к тому же была длинной, как жердь, и на четыре года старше своего приятеля. Зато её лоб украшала красная повязка. И Лёшка как-то говорил, что рассерженная Элла могла скосить мигренью целый полк на расстоянии пятнадцати километров. Ермолай втайне подозревал, что её, как и некоторых других, держат в школе не ради обучения, а чтобы надежнее предохранять от неё окружающих.
— Почти угадал, Лёха, — весело отозвался Харламов. — Только соитие наше началось лет восемьдесят назад и продолжается поныне. Вот сейчас все вместе удобную позу и выберем…
Обсуждать проклятый вопрос, десятилетиями мучавший всё уцелевшее население: что такое расщеп и отчего он случился, было делом заведомо дохлым. Действительно: отчего это в один далеко не прекрасный момент по меридианам 80 и 100 градусов вдруг пролёг от полюса до полюса Край, ограничив ровными непреодолимыми преградами расщеп? Вот ведь вопрос, всем вопросам вопрос. Обсуждали его десятилетиями — и без всякого толка — и учёные, и все, кому не лень. Обсуждали в школах, оттачивая на неразрешимом вопросе способности фантазии и логики. И все знали, что возможных ответа было всего четыре. То есть ответов было множество, но в итоге сводились они к этим четырем.
Первый ответ был прост как палец, был абсолютно неопровержим, но почему-то мало кого устраивал. Ответ этот был таков: чудо. Случилось оно, неважно, волею Небес или Преисподней, было послано нам во спасение или в наказание, или то был знак, значение коего никто пока не уяснил — важно, что оно случилось. И столь неубедительны были остальные возможные ответы, что чудо никто не рисковал вслух однозначно отвергать.
Второй ответ куда больше устраивал здравомыслящих и образованных людей. В соответствии с этим вариантом, расщеп произошёл вследствие физического эксперимента. Кто сей эксперимент поставил, с какой целью, была ли эта цель достигнута или наоборот, получились вовсе нежелательные последствия — об этом можно было только гадать. Слабым местом этого варианта был тот неоспоримый факт, что после расщепа в некоторых областях пространства вдруг изменились казавшиеся незыблемыми законы физики. А природу Края вообще никому не удалось постичь, она, казалось, вообще не подчинялась известным человечеству законам. При таких обстоятельствах верить в классическую физику хотелось не всем.