Вторая радуга
Шрифт:
— Марина, а ты что поняла относительно этого места? — спросил командир.
— Храм, порт, почитаемое место, школа, площадь для диспутов, место казней… Это место заменяло им город. Сейчас они построили себе другое — там, в горах.
— Что вообще здесь произошло? — поднял голову от рисунка на мраморе Сашка.
— Катастрофа изменила климат. Камет безжизненен, уцелела лишь ограниченная Краем область, — уверенно ответила Маринка.
Рисунок, освобождённый от песка, становился больше — но росла и груда песка по краям. Уже было понятно, что это не карта в привычном для ребят виде, на солнечные часы тоже было
— Пожалуй, достаточно, — остановил лихорадочные раскопки Харламов. — Сейчас у вас песок назад посыплется. Сюда надо толпу народа приводить, чтобы всё площадку расчистить.
— Нам вообще рекомендовали сразу вернуться и писать отчёт, не отвлекаясь, — промурлыкала довольная Перелыгина.
— Саш, вернись в расщеп, и Марину захвати. Мы очень скоро будем, — скомандовал Ермолай.
Всё-таки зрелище мгновенного исчезновения производило впечатление. Ради одного этого стоило сюда пробиваться. На том месте, где только что сидела Перелыгина, взвился с негромким хлопком поднятый порывом ветра песочный столб. И осыпался в бессилии. Звякнул о древний мрамор черепок кувшина, которым копал Сашка. И всё. Два их товарища бесследно исчезли из мира песков и горящих в дневном небе звёзд.
— Лёха! Ты скоро?
Константинов уже откопал спину сточера. С подмогой дело пошло веселее. Статуя, чуть больше метра в высоту, была выполнена из дерева и раскрашена. Сточер напоминал свинью с длинным носом, а из шеи торчали два извивающихся отростка.
— Точно не бивни. Скорее — подобие рук. Лапы-то у него кошачьи, с такими только по деревьям лазать. Как же они прондаги-то изготавливали? — удивилась дочь шамана.
Ей никто не ответил. Под носом статуи обнаружилась каменная подставка, в которой в три ряда были выбиты пятнадцать отверстий — как раз по размеру прондага каждое.
— Лёшка, ты его хорошо запомнил? В расщепе зарисуешь? Тогда возвращаемся.
Лысый так и этак поворачивал рисунок с изображением сточера. Константинов рисовал лучше всех в группе: он рисовал действительно хорошо, а Марина, честно говоря, неважно. Но остальные, можно сказать, тоже лишь марали бумагу. Впрочем, даже такие рисунки передавали некоторые особенности изображаемого. Больше всех нарисовала Марина — и карту горного хребта, и деревья, плодами и листьями которых питались молодые сточеры, и ритуально-жертвенный комплекс, и хвать-шары, и птиц. На Камете не было хищных животных, только птицы, зато в достатке обитали плотоядные растения.
Маринка и Ольга отчего-то получили при прямом чувствовании множество образов именно в этом направлении. Галка уловила только то, что могло угрожать людям, но не всё полученное могла внятно объяснить. Леонид узнал многое о самой планете и Крае, Лёшка и Ермолай нахватали кучу образов отовсюду. Сплошь и рядом образы одного противоречили образам другого. Харламову с Ольгой, когда они пытались обмениваться несовпадающими образами, становилось настолько плохо, что их отправили проходить специальный психотренинг, чтобы восстановить возможность бессловесного общения.
За бесчисленными упражнениями, попытками усвоить чужие представления как свои, а свои — как плод воображения, ему так и не удалось обсудить с супругой реальность общих миров. Дочь шамана считала такое обстоятельство естественным, Ермолай же множественности миров поразился куда больше, чем чудесам Камета и собственным способностям. Пока супруги восстанавливали душевное равновесие и писали отчёты, остальные члены группы ещё несколько раз погружались в Камет.
Галка с братьями и Вика брали с собой помощников к ритуально-жертвенному комплексу и расчистили площадку с узором полностью. Игорь с Сашкой вернулись в точку первого погружения, прихватив с собой Ингу и трех помощников; они изготовили одежду, и даже смастерили хлипкую обувь, позволяющую идти по песку. Потом Ингу отправили в расщеп, а сами направились на юг, поближе к Краю. После сеанса коллективного прямого чувствования они знали, что вдали от гор следовало опасаться только хвать-шаров. Но те для любого кинетика не представляли никакой опасности.
Лишь через три погружения группы к дальнейшим исследованиям допустили командира с супругой, а Куткова забрали, чтобы продолжить исследования Реденла. Вскоре к нему должна была присоединиться и Ольга, а пока группа с Лысым и Мариэттой собралась в Большом доме. Загадочный узор жертвенного комплекса, нарисованный на большом листе бумаги и приколотый к доске, притягивал взоры.
— Как я понял, по внешности и размерам сточеров расхождений нет, — утвердительно произнёс директор и продолжил перечисление:
— Все также согласны, что откопанная площадка является местом соблюдения неких ритуалов, весьма для цивилизации сточеров важных. Далее начинаются расхождения. Ритуалы либо религиозные, либо светские, либо имеют практическое значение, либо нет. Делались ли жертвоприношения? — тоже нет однозначного мнения.
В жертвоприношениях была уверена только дочь шамана, а командир, который тоже видел в прямом чувствовании потоки крови, льющейся на прондаги, понимал полученное знание совершенно иначе.
— Трое из шестерых уверены, что люди были то ли жертвами, то ли слугами сточеров, и эти трое как раз более подготовленные экстрасенсы, — продолжил Лысый. — И никто не способен сказать, насколько велики были паранормальные способности аборигенов. Телепаты — да, остальное под вопросом.
— Между нами нет противоречий, — подняла руку Ольга, — Ермолай уловил их способность открывать миры, Галина утверждает, что они сильные кинетики, а мне показалось, что они все — универсалы в нашем смысле слова, только для развития способностей им необходимы были ритуалы, которые и осуществлялись на той площадке. К тому же они просто должны быть кинетиками — рук-то у них нет, щупальцами тонкой работы не выполнишь.
— А им нужна была тонкая работа? — усмехнулся Константинов. — А рабы или там слуги с двумя руками, каждая — с пятью пальцами, они на что?
Дочь шамана вообще сомневалась, что изготовление прондагов или статуй могло быть доверено рабам. Ей казалось, что люди использовались только на вспомогательных работах: в роли моряков или строителей. Харламов, который в прошлом Камета людей вообще не видел, промолчал. Здесь было самое болезненное — в чисто физическом смысле тоже — его расхождение с Аникутиной, то, которое они договорились вообще не обсуждать, пока не появятся новые сведения.