Вторая Советско-финская война, 1941 год
Шрифт:
Эта наивная вера в проводную связь – да еще вдоль редких лесных дорог – рухнула в первые же дни войны, когда пара диверсантов с двуручной пилой за час лишали связи дивизии, армии, а то и целые фронты. В то же время насыщенность войск радиосвязью (радиостанциями) была вполне на современном уровне – имелись даже ротные, не говоря о батальонном звене, приемо-передающие станции. Так, в гаубичном артполку при штатных 36 гаубицах находилось 37 радиостанций (по крайней мере, должно было быть) [4]. Однако по старинке любой командир первым делом (особенно в начале войны) обращался к полевому телефону, а письменные распоряжения зачастую доставлялись, как и во времена Батыя, конным нарочным. Фильмы и книги о войне донесли до нас яркую картину, как в критический момент боя комбат (комполка, комдив, командарм) в случае нарушения связи гневно требует: «Связь!» – и моментально
А в это время немецко-фашистский генерал Гудериан катил в командирском танке в голове своей танковой группы и именно по радио управлял передвижением своих дивизий и держал связь с люфтваффе. Справедливости ради отметим такую запись в ЖБД-7А: «Отрабатывалась радиосвязь», но телефон все равно был привычней. Когда в полосе Юго-Западного фронта «фирменная» телефонная спецсвязь Наркомата обороны была полностью нарушена (столбы спилили), пришлось задействовать существующие линии сельских районов Наркомата связи, а попросту почты. Не забудем и то, что любой интересующийся обстановкой на фронте и распоряжениями советского командования вражеский лазутчик мог спокойно подключить оборванные провода к своему переносному аппарату и насладиться русским матом.
Отношение к радиосвязи в предвоенном СССР выражено, в том числе, и в Полевом уставе ПУ- 1939 г.: «В период сосредоточения войск, перегруппировки, подготовки порыва и в обороне до начала атаки противника применение радиосвязи запрещается. Передача по радио оперативных приказов и донесений о принятых решениях от дивизии (бригады) и выше допускается лишь при полной невозможности использовать другие средства связи» [5] . И эта осторожность заложена в Уставе из-за опасения радиоперехватов и, что уже совсем непонятно, пеленгации передатчика противником – как будто армейские штабы располагались на вражеской территории в окружении пресловутых и таких популярных в фильмах о шпионах автопеленгаторов с вращающейся антенной на крыше.
Интересная запись из ЖБД-7А о характере местности: «В общем, этот театр военных действий (Средняя Карелия – авт.) можно охарактеризовать как малокультурный (театров, что ли, не хватает – авт.), крайне неудобный для маневрирования крупными соединениями и трудный в отношении ведения войсковых операций».
20 июня части 7 армии занимаются боевой подготовкой и «расчисткой зоны обстрела перед дотами и дзотами (а значит, они были – авт.)». О нападении Германии 22 июня одни части и соединения узнали из сообщения Молотова по радио в 12 часов по Москве, другие – только из приказа командарма. Секретность достигала таких немыслимых масштабов, что не все командиры полков решились поставить в известность свой личный состав о начале войны. «Как бы чего не вышло…».
Но война-то началась с немцем, а что же финны? А финны были просто «по жизни» враги, хотя ни командиры, ни политорганы не «накачивали» подчиненных в этом духе, а дополнительных приказов сверху и разъяснений не было – кто же нам финны на самом деле на тот момент. Удивительно, но ни в одном документе (ЖБД) не удалось обнаружить следов реакции командования всех уровней на официальное объявление Финляндией войны СССР, последовавшее вечером 25 июня. Ни в записях от 26 июня, ни от 27 и так далее. ( В приказе командарма Гореленко от 27 июня только было отмечено в одну строку, что Финляндия объявила нам войну – без соответствующих эмоций и призывов). Война случилась как-то сама собой, она, получается, имела перманентный характер еще с 1939 года. Факт объявления войны прошел незамеченным как совершенно рядовое и будничное дело. Как будто раз и навсегда раскрученный маховик уже вращался сам по себе, помимо желания и воли людей. Здесь тоже скрыта какая-то страшная военная тайна Красной Армии: все уже пребывали в состоянии войны, но она началась «внезапно и вероломно».
15.1. 337 стрелковый полк 54сд 7-й армии против финской армии на Ребольском направлении.
О действиях двух полков 54сд на Ухтинско-Кемском направлениях мы уже писали в предыдущих главах. Теперь о войне третьего, 337 стрелкового полка, той же дивизии на Ребольском направлении – это на целых 300 км (!) южнее дислокации двух остальных. Расстояния совершенно немыслимые в плане оперативного управления из единого штаба, что, безусловно, скажется на ходе военных
337сп был усилен двумя гаубичными дивизионами, ему же подчинялся отошедший от госграницы 73-й погранотряд. Судьба этого полка – трагическая и героическая одновременно – перекликается с тяжелой долей, выпавшей сотням других таких же частей Красной Армии в 1941 году. В июле, практически сразу с началом боевых действий 337сп попадает в крайне тяжелое положение.
На начало войны в 337сп по списку числилось 4055 чел. л/с [6 ] (при штатной численности стрелкового полка 3182 чел. [7 ]. В первые месяцы войны штаты были срочно пересмотрены и вот в стрелковом полку уже к августу 1941 г. полагалось по штату №04/601 всего 2695 человек [8], в погранотряде около 1300 чел., и в двух артдивизионах порядка 500 человек [9]. Итого около 5800 человек личного состава. Полк занимал позиции западнее с. Реболы примерно в 20-30 км от госграницы, прикрывая развилку дорог на восток к поселку Мауезерский и на юг в южную часть Карелии. Реболы расположены, в свою очередь, в северо-западном «углу» большого озера Лексозеро и являются как бы центром провинции, которая предлагалась финнам в 1939 году в обмен на территории на Карельском перешейке.
Противник (только финны, немцев здесь не было) выставил на Ребольском направлении полнокровную пехотную дивизию – 14пп – численностью более 16 тысяч человек. В [6] упоминается еще и два егерских батальона, но эти подразделения встречаются в отчетах нашего командования практически на всех направлениях и, скорей всего, эти батальоны финского спецназа в виде отдельных команд постоянно проводили разведывательно-диверсионные операции в ближнем тылу наших войск (причем, в летнее время они перемещались по лесным тропам на велосипедах, а зимой на лыжах). Что, собственно, пытались делать и наши. Так, по приказу командарма-7 генерала Гореленко в каждой дивизии был создан «партизанский отряд» из 100 добровольцев-военнослужащих (похоже на партизан из Отечественной войны 1812 г.), которые должны были заниматься тем же самым, только в финском тылу [10]. Такие вот были стихийные партизаны в 1941 году.
Финны отправили на Реболы целую дивизию против одного усиленного полка, хотя, при этом более важные в стратегическом смысле направления на Ухту-Кемь они атаковали всего двумя полками дивизионной группы «F» против двух наших (81сп и 118сп 54-й сд). Замысел этой операции остался непонятен: от Ребол довольно далеко (и всего одна шоссейная дорога через лес) как до железной дороги на восток, так и на юг. Но, тем не менее, случилось то, что случилось… Возможно, дело в следующем: группа «F» входила в финский III армейский корпус, а тот, в свою очередь, в армию «Норвегия» под командованием немецкого генерала Фалькенгорста. То есть, за Ухтинско-Кемское направление отвечал вермахт, а вот 14-я дивизия финнов подчинялась непосредственно своему главнокомандующему Маннергейму. У Фалькенгорста не было резервов, чтобы помочь финской группе «F» усилить давление на Ухту, а у Маннергейма не было желания помогать немцам своими войсками – у него на финско-советском фронте хватало своих забот. Идея состояла в том, чтобы быстро сломить сопротивление русских на Ребольском направлении и затем зайти в тыл советской группировке с юга между Ухтой и Кемью.
Разумеется, имея трехкратное превосходство, наступать значительно проще (но тоже надо уметь). Уже в ходе развития событий под Реболами в нежелательном для наших войск ключе ни комдив-54 Панин, ни командарм-7 Гореленко не смогли выделить какие-то дополнительные силы, чтобы помочь своим войскам – резервов не было, а то, что было, приходилось отправлять по указанию штаба фронта на Ленинградское направление, на Лужский оборонительный рубеж.
Атаки финнов под Реболами начались 3 июля. Уже 7 июля финский полк прорывает нашу оборону (два батальона в первой линии), одновременно еще два-три финских батальона обходят в своем «фирменном стиле» через леса и болота наши позиции с флангов и практически окружают часть полка. Основные силы этих окруженных батальонов сумели выйти из окружения, оставив финнам боеприпасы и, боюсь, раненых, так как по отчетам штаба полка за этот день потери составили 82 убитых, 12 без вести пропавших и всего при этом 69 раненых [11]. При таком количестве убитых раненых должно было быть вдвое больше. При отходе от Ребол по приказу из армии село Реболы сжигается – видимо, затем, чтоб финнам негде было погреться. О судьбе жителей не сообщается.