Вторая жена
Шрифт:
— Только для меня — и ты это знаешь — спать с кем-то без обязательств равнялось самоубийству! Или ты решил, что раз я отдалась тебе, то теперь мне всё равно с кем? Что после тебя так легко отдаться кому-то ещё?
О-о, это хоть и было правдой, но чрезмерно польстило его самолюбию, и без того раздутому. Я видела по дрогнувшим уголкам губ, как ему бальзамом протекло по душе признание в том, что после него других совсем не хочется.
— Малик сказал… — чуть более взвешенно, но всё ещё грозный, как туча, начал Набиль. Я прервала его:
— Малик
Взгляд напротив удивился. Еле заметно расширившиеся глаза подтвердили существование некой Жаклин. Это одновременно и спасало для меня ситуацию, и окончательно уничтожало доверие к Набилю.
— У меня нет никакой Жаклин в Париже, — запоздало опроверг он информацию.
— Я так не думаю. Или почему ты притих? Знаешь ведь, что я не фантазирую, потому что это правда.
Подумав, Набиль отвёл глаза, закусив нижнюю губу. Пальцы по-прежнему сжимались и разжимались:
— Хорошо. У меня был роман там когда-то с девушкой, её звали Жаклин. Но это было давно.
— До Фатимы или одновременно?
— Какая разница? — сверкнул он опасным взором.
— Интересно, скольким одновременно ты способен морочить голову!
— А ты?! — из принципа продолжил Набиль допрос, как будто ещё не убедился, что я не виновата! — Что же тут было на самом деле вчера?
— А тебя не смутило, что твой брат приехал именно тогда, когда ты уехал отсюда?
Очко в мою пользу. Ещё одно. С кем Малик надеялся связаться? С узколобой и трусливой простушкой? Мне приходилось оппонировать на научных конгрессах, чтобы доказывать авторство или подлинность картин, он думает, что я не разоблачу фальшивку, если мне это надо?
— Мало ли, что ему было нужно… — уже отводя глаза, чем выдавал сомнения, произнёс Набиль.
— Да? Ну так, если ты веришь в это, давай, поверь в то, что я — доступная девка, способная изменить и вешаться на других мужиков! Поверь и вышвырни меня обратно в Париж!
Посмотрев на меня, он прищурился:
— А что, если ты специально это устроила, чтобы я вернул тебя во Францию?
— Мне начинает хотеться, чтобы именно так это и сработало! Потому что я устала от всего этого бреда, что случился с тех пор, как я всё о тебе узнала! Устала от твоего эгоизма, от того, что ты не считаешься со мной! А теперь ещё терпеть домогательства твоего брата?! Уволь! Я не хочу здесь больше находиться и дня! Чтобы стать свободной, надо стать шлюхой? Хм, я вот-вот буду готова обдумать этот вариант!
— Элен! — Набиль подошёл ко мне и взял за плечи. Первым порывом было стряхнуть его руки, но я удержалась. Не стала. Пусть обнимает. — Не говори так! В чём заключается мой эгоизм? В том, что я хочу быть с тобой? А разве ты со мной быть не хочешь?
— Я хотела с тобой быть добровольно! А не потому, что у меня нет выбора! Чем дольше ты держишь меня здесь, тем сильнее я не люблю это место! Неужели не понятно?
— Мне казалось, что мы пришли к взаимопониманию…
— Я думала, что если мы прекратим ругаться, то ты позволишь мне вернуться во Францию! На работу.
Набиль отпустил меня, отступив:
— Так ты всё это время ждала, что я посажу тебя на самолёт? Ты всё это время хотела покинуть меня?
— Набиль…
— Да или нет?
Я взмахнула руками, а потом развела их:
— Мне нужна свобода.
— Больше, чем я?
Мы встретились взглядами.
— Почему ты не допускаешь возможности быть со мной, как раньше, приезжая в Париж?
— Чтобы постоянно думать, кто может быть с тобой в моё отсутствие? Чтобы не знать, где ты и с кем?
— Ты так возмущался, что я не доверяю тебе, а сам мне вообще ни на грамм не доверяешь?
— Это Европа! Париж! И ты — слабая женщина, которая может не устоять перед чем-нибудь! Я не хочу допускать даже мысли о том, что ты отдашься другому!
— А в Париже ты жить не можешь, потому что тут у тебя семья: жена и дети. Ты полностью обеспечил себе комфорт и удобства, но плевать хотел на мои!
— Какие ещё удобства тебе нужны?! — он обвёл рукой комнату, подразумевая весь особняк с территорией. — Тебе не нужно работать, всё, что ты захочешь — будет у тебя, только скажи, хабибти!
— Кроме свободы?
— Свобода, свобода! Вы в Европе на ней просто помешаны! Что она вам даёт? Право быть нищими и одинокими?
— Но ты, однако, скованным чем-либо быть не хочешь!
— Я? Я всю жизнь слушаюсь отца, подчиняясь его воле. Я скован семьёй, и ты прекрасно знаешь, что не развожусь не из-за того, что люблю Асму, а из-за того, что не могу поступать, как захочется. Я далеко не свободен, Элен, и настоящую свободу я чувствую только здесь, с тобой, — Набиль подошёл ко мне. Внезапно привлёк к себе и взял лицо в ладони. — Я люблю тебя, слышишь? У меня затмило разум, когда Малик сказал, что ты… чёрт, какие джинны его толкнули на эту ложь?! Но я поверил, и чуть с ума не сошёл, потому что не могу представить тебя с другим, Элен! Не могу!
Он говорил это так проникновенно, что сердце забилось быстрее. Договорив, Набиль поцеловал меня, и я, возможно, перепуганная ещё с вечера, возможно потому, что кроме него у меня тут никого не было, а возможно потому, что частичкой души продолжала любить его, ответила на поцелуй, обняла его в ответ, чуть не расплакавшись. Его руки прошлись по моей спине, стиснули талию, задержавшись на мгновение. Потом подхватили под бёдра, и Набиль поднял меня, прижимая к себе. Мы целовали друг друга всё яростнее. В моей пылкости была большая доля ненависти, которую я пыталась потушить в страсти, как сигарету в пепельнице. Но и желание там было, огромное желание: почувствовать себя с ним, его во мне, на мне, гладить его тело, и чтобы его сильные пальцы гладили меня, а губы покрывали поцелуями. Набиль упал вместе со мной на кровать и, скатав быстро подол моей ночной рубашки, сорвал из-под неё трусики. Отбросил. Возбуждённый и готовый, вошёл в меня, вырвав стон.