Шрифт:
Отвернувшись от внезапно обрушившегося мне прямо в лицо холодного и промозглого шквала ветра, я прибавил громкость своего мобильного телефона, настроенного в сети как обычно в период моих ежедневных прогулок по балтийскому побережью на мировой видеохостинг, по которому шла актуальная на сей день полемика разнообразных экспертов и аналитиков о возможном начале ядерной атаки. Об ее реальности недвусмысленно заявил наш предводитель, а к отражению ее и также к удару возмездия уже всерьез готовилось мировое окружение. Поправив наушник, немного вывалившийся из ушной раковины от моего резкого движения, я продолжил движение по полосе прибоя. Своеобразность прогулки при штормовом море заключалась в необходимости точно рассчитать силу очередной волны и вовремя отойди на безопасное
– Теперь уже не осталось сомнений, что до применения ядерного оружия тактического, а впоследствии и стратегического остались месяцы, если не недели или дни, – продолжал усугублять в наушнике мое и без того депрессивное настроение один известный аналитик, вещающий ныне из далекого зарубежья, которое, впрочем, в современных реалиях никак не гарантировало ему безопасность в ожидаемой ядерной драке.
Я в очередной раз, верно рассчитав инерцию волны, отступил на пару метров от линии прибоя, и она, бессильно опав рядом с моими ногами, белой пеной заструилась обратно в море, чтобы стать подножием очередного водного вала.
« М-да, действительно перспектива в очередной раз у человечества неважная», – подумал я, внимательно наблюдая боковым зрением за вырастающим в море гребнем очередного штормового вала. – «Даже не знаешь, как лучше поступить в предлагаемых обстоятельствах, с учетом того, что на фронт призвать уже не могут в связи с наступлением критичного для этого возраста, а бежать с земного шарика в безопасное место нужно было раньше, еще до того, когда стороны конфликта, сорвав все небольшие с большим трудом достигнутые договоренности, стали безудержно повышать ставки, стремясь отстоять свою фальшивую правоту!».
Мое положение холодного философа и стремление безэмоционального взгляда на мозаику событий никак не сопрягалось с бунтом внутри инстинкта самосохранения, который ежедневно и ежечасно требовал какой-то активности для обеспечения дарованного природой дара Жизни вопреки разумной и холодной обреченности разума, обладающего знаниями солидного человека с университетским образованием и десятком изданных книг, утверждающего, что бегство никак не спасет от общепланетного апокалипсиса, разве что оттянет неизбежную кончину на непродолжительное время. Тот же разум не мог понять установки правящей прослойки, упивающейся сейчас в этих своих угрозах уничтожения всего живого ради господства искусственной политической идеи. Смысл ядерного противостояния во все времена, начиная от первого использования атомных бомб в конце второй мировой, состоял только в осознании всеобщего конца, то есть в политике так называемого ядерного сдерживания, в расчете на осознание разумными людьми нелогичности и самоубийственности такого конфликта.
Мои размышления были прерваны визуальной реакцией на какое-то движение в волнах метрах в ста впереди. При более внимательном рассмотрении мне удалось разглядеть что-то похожее на человеческую голову, периодически появляющуюся в пенных бурунах. Я остановился и стал наблюдать. Действительно через минуту, немного ближе к берегу в волнах показалась уже не только голова, но и плечи купающегося. Зрелище заставило меня внутренне содрогнуться, ведь погода начала октября явно не предназначена для морского купания, тем более в наших северных краях. Иногда, впрочем, я замечал на этом участке пустынного пляжа незнакомого мне мужчину, совершающего иногда подобное омовение в море. Но этот явно на него не походил, а кроме того на берегу не видно было никакой одежды, что было бы естественным в случае если бы безумец являлся упомянутым мною моржом. Движимый любопытством, я пошел в направлении этого мужчины, который уже вышел из пены прибоя и спокойно стоял по колено в бурлящей пенной воде. Из чувства такта я хотел обойти его на приличествующем расстоянии, не нарушая границ личного пространства. Двигаясь метрах в десяти от купальщика, который уже вышел на берег и, судя по всему, совершенно не испытывал какого-либо
– Доброго дня, господин Комаровский! – несмотря на шум волн и ветра, его голос я услышал вполне отчетливо.
Я в недоумении остановился, и, откинув, срываемый ветром капюшон, посмотрел в лицо незнакомцу. Сомнений быть не могло, этого человека я ранее не встречал. Откуда же ему известно мое имя? Я осторожно ответил:
– И Вам того же, если, конечно, день можно назвать добрым!
– Я ждал Вас. Нам необходимо поговорить.
Удивясь еще больше, я снова внимательно посмотрел ему в лицо. И, черт меня побери! Мой собеседник при внимательном рассмотрении, кроме самых общих черт человеческой фигуры, собственно человеком наверняка не являлся или же был самым оригинальным человеческим существом из виденных мною в своей жизни! Его тело, издали ничем по внешнему виду не отличающееся от человеческого, явно не было плотью. Мой визави состоял, как бы это правильнее выразиться, из той же водной субстанции, которая бурлящей пеной кипела у его ног, образуя какую-то непонятную и достаточно спокойную заводь в виде полусферы, окружающую место нашей беседы, как-будто здесь внезапно поставили стеклянную кабину, защищающую нас от бурлящей воды и шквального ветра. Почувствовав, что лицо мое больше уже не нужно прятать от водяных брызг и резкого дыхания шторма, я ослабил завязки капюшона и даже расстегнул затянутую под горло молнию куртки.
– Позвольте узнать, с кем имею честь? – спросил я, продолжая разглядывать своего странного собеседника.
– Сейчас я все объясню. Извините, но придется беседовать именно здесь, поскольку из-за некоторых обстоятельств, которые далее Вам разъясню, я не могу покидать водную среду, – лицо его напоминало маску цвета той же штормовой волны, явственно различимые на лице губы не двигались, но звук, тем-не менее, несомненно, исходил от этого существа. – Ваш вопрос о том, кто я, логичен. Хотя с Вашей, человеческой точки зрения, наверное, было правильнее сформулировать его как, что Я? Ведь вода во всех ее известных человечеству агрегатных состояниях ошибочно понимается как предмет неодушевленный.
– То есть Вы – вода? – с любопытством уточнил я.
– Да, именно, – так же ровно и безэмоционально подтвердил он и продолжил. – Я правильно предполагал, что именно Вас данный факт удивить не может, ведь в своих книгах Вы конструируете миры и не такой, а гораздо более необычной субстанции. Поэтому я не буду придумывать себе имя собственное, как принято в общении между людьми. Если Вам это нужно для нашего дальнейшего диалога, можете дать мне название по своему усмотрению. Я приму любое, и это не будет никак отражаться на моем фоне, который человек назвал бы фоном эмоциональным.
– Хорошо, я буду звать Вас, ну, скажем, Аква, – немного подумав, предложил я.
– Как будет угодно, – тут же согласилась водная субстанция, обретя имя. – В одной из своих книг, Вы весьма прозорливо предположили возможность обретения разума сложными структурами, в том числе и неорганического происхождения. Люди достаточно хорошо изучили состав молекул воды. Некоторые исследователи даже утверждают о существовании памяти воды. Но почему-то никто не предположил именно с научной точки зрения, что в многообразии природных случайных комбинаций разум может возникнуть не только в органической структуре животных, а является свойством материи, в том числе и такой как вода.
– В этом проявляется человеческий эгоцентризм, который сродни ксенофобии, не позволяющей допустить мысль о том, что какая-то неорганика может быть равной ему, человеку разумному, – заметил я, высказав одну из мыслей, которые являлись стрежнем некоторых моих произведений философского толка. – А Вы, Аква, знакомы, оказывается с моими опубликованными трудами?
– Да, со всеми, – мне показалось, что Аква усмехнулся, хотя лицо его оставалось непроницаемым. – Наверное, трудно предположить, что водная субстанция может читать по-человечески?