Второе дыхание (сборник)
Шрифт:
Если по пальцам – три мужа официальных, все покойники. Заслуженная вдова. А любовников – так вообще вагон.
Все на нее, как мухи на говно.
Всю жизнь пропела, проплясала.
А посмотреть – так ничего особенного. Маленькая, зад оттопырен. Личико мелкое, глазки, носик – все кукольное. Кудряшки. Ресницами хлоп-хлоп. Взгляд наивный. Хочется защитить, закрыть крепким плечом.
А у нее, у Тамары… Да что говорить.
Был один по молодости – еще в техникуме учились. Чуб, фикса золотая, папироска в углу рта. Сплевывал через зубы. Обнимал так, что сердце заходилось. Говорил,
А она уже тогда Дуське завидовала – у той пуговки на груди лопались.
Да, так этот, с фиксой, через полгода ее бросил. Взял парикмахершу с двумя детьми. Ну и черт с ним!
Потом, года через три, когда она уже в жилконторе работала, появился Владик. Ей казалось – красавец. Высокий, тонкий, плащ габардиновый, шляпа велюр. Усики мелкие, причесочка – волосок к волоску. Аккуратист – все время руки мыл и белым платком вытирал. Работал на базе, бухгалтером, но на торгаша не похож. Интеллигент. По театрам ходили, по Москве гуляли. Рассказывал, что жена бросила, алчная, дескать, была. Тамара его жалела. Правда, замуж не звал – говорил, жилищные условия сложные, жил с матерью в комнате на Кировской. Сел за растрату. Тамара тогда чуть с ума не сошла. Передачи носила, письма писала. А однажды он ответил: оставь меня в покое. Она ничего не поняла, но писать перестала.
А Дуська все время замуж выходила. С первым мужем, инженером, пять лет прожила, пока тот не умер в одночасье от инфаркта. Совсем молодой был.
Через год опять выскочила. За майора. Тот ее вообще на руках носил. Рыбной костью подавился – спасти не удалось. Нелепая смерть. Дуська тогда траур надела. Но надолго ее не хватило – через два года опять замуж выскочила.
Третий муж был академиком. Каких-то там естественных наук. Тихий, пожилой. Очки на кончике носа. Дуську звал Дульсинеей, смешно. Этот от старости умер. Через двенадцать лет. Разница в возрасте у них была большая.
Дуська звонила и докладывала. Про своих любовников. Всё. Один машину ей чинил. Слесарь, простота. Но Дуська смеялась и говорила: есть у него одно достоинство, большое-пребольшое. Потом спуталась с учеником своего академика, моложе себя лет на пятнадцать. Хороший, говорила, мальчик, но робкий, неопытный. Потом с врачом закрутила, с тем, что аппендицит ей резал. Был еще сосед из квартиры напротив, его жена Дуську пирогами угощала. Слушать все это было противно.
Каждый год ездили вдвоем в санаторий – Тамара печень лечить, а Дуська просто так, за компанию. Лечить ей было нечего, ни одной хронической болезни. А самой за пятьдесят!
Бегала только на ванны и на массаж. Короче, туда, где приятно.
Каждый вечер на танцы. А там от кавалеров отбоя нет. Просто очередь стоит. Она смеялась: пригласите мою подругу. Они бросали на Тамару взгляд и строили морды, как одолжение делали. У Тамары аж слезы от обиды. Уходила с танцев – зачем унижаться? Сидела в номере, не включая свет, и Дуську ненавидела. Та возвращалась довольная,
Ни совести, ни такта. Тамара брала книгу и к стене отворачивалась. А Дуська песни распевала под душем.
Тамара спрашивала:
– Не надоело хвостом крутить?
А подруга весело так:
– Не-а, не надоело. – И губы рисует перед зеркалом. Тщательно так рисует, в несколько слоев.
Потом появился этот Виктор Иванович. Вдовец, отставник, в военном училище преподает. Сам из Липецка. Живет с дочкой и ее семьей. Места мало, а хлопот много.
Летом на даче цветочки сажает. Парники поставил. Говорил, что там, в парниках, все прет – и огурцы, и помидоры, и перцы. В сентябре все закатывает. Сам. Погреб вырыл – тоже сам. Машину сам чинит, никому не доверяет. В общем, золотые руки. Спокойный, степенный, рассудительный. Алкоголь не уважает. Жениться хочет, десять лет вдовеет, устал, говорит, один.
Тамара его слушает, а у самой аж челюсти сводит. Чуть не застонала – еле сдержалась. Подумала: вот этот Виктор Иванович и ее судьба. Вот с кем стариться будет удовольствие. Все вместе, все пополам. И горе, и радости. А он на эту Дуську чертову смотрит, глаз не сводит.
– У вас, Евдокия Васильевна, глаза, как у ребенка.
Вот именно, как у ребенка. Избалованного и капризного. А Дуська загадочно улыбается и веточкой жасмина обмахивается. Ах, какой запах, какой запах!
В общем, отдых кончился – разъехались. Телефонами обменялись. В автобусе Тамара спросила:
– Ну что, как он тебе?
А подруга только отмахнулась:
– Да ну его, занудный. Видали мы и получше.
Дура. Ничего в жизни не понимает. Тамара от злости чуть не поперхнулась и отвернулась к окну.
Через месяц Дуська звонит и со смехом рассказывает, что приехал этот пень замшелый, Виктор Иванович, тягучий, как засохшая краска. Свататься приехал. Замуж, короче, зовет. Остановился у родни, билетов в театр набрал, культурно просвещается. А она не знает, как от него отделаться. Привязался как репей.
– Может, ты за меня в театр сходишь, а, Томк? Ты же театры уважаешь. А мне там скукота. Я лучше дома телевизор посмотрю.
Тамара растерялась:
– Он же тебя позвал.
А та:
– Ну и что? Я скажу, что простудилась. Ну не пропадать же билетам! А вы, дескать, с Тамарой сходите. Она у нас большая театралка. Короче, выручай.
Тамара долго сомневалась. Сначала отказалась, а потом перезвонила Дуське и согласилась. Решила брать быка за рога – в конце концов, каждый сам кузнец своего счастья, хватит ждать милостей от природы.
Надела джерсовый костюм, синий в клеточку. Каракулевую шубу. Норковый берет. Сапожки на каблуках. Укладку сделала. Брови, ресницы покрасила – ну, обычное дело.
В половине седьмого стояла на Маяковке, у «Сатиры».
Виктор Иванович подошел через десять минут – солидный, в дубленке и норковой шапке, с букетом гвоздик. Поцеловал руку, сделал пару комплиментов. Вежливый мужчина, воспитанный. Правда, в глазах его Тамара прочла явное разочарование. Но ничего, посмотрим, чья возьмет. Тамара решила биться до конца.