Второе дыхание

Либман Илья

– Я думаю, что Полуэкт дома ничего не вел на случай шмона. К тому же он мне сказал, что жидкость получилось у него случайно, когда он убирал со стола и слил в одну посуду всякого, а потом случайно это попил, приняв за холодный кофе.

Слаш стоял рядом с Малышом и слышал конец истории про холодный кофе. Катушка со струной для змееконтроля торчала у него из курточного кармана, а в руках он держал пивной стакан из мутноватой пластмассы, в котором притихла наловленная около морская живность. Воцарилось молчание, которое нарушил молодой профессеор: «Иногда моя мама тоже допивает холодный кофе, и ничего – не жалуется.»

По дороге с пляжа ко мне домой Малыш

как бы невзначай спросил меня про мои наработки, которые бы могли иметь коммерческий потенциал. Я знал, что и приехал-то он ко мне с этим вопросом, но ведь такого не задать ни по телефону, ни по скайпу. Особенно если люди не встречаются так часто, то даже и при встречи им требуется какое-то время чтобы настроить себя для общения на важные темы. Я знал, что Малыш был дипломированным психологом, который практиковал свои знания за бесплатно для других в реальной жизни довольно часто. Как сам он объяснял, что ничего особенного в этом нет – может быть только повышенное умение слушать и слышать. Ему нужно было проверить меня по всем узловым пунктам, что и произошло само по себе во время нашего времяпровождения. Видимо, проверку я удачно прошел, раз вопрос был задан. Я сказал, что у меня есть кое-что, но вовсе не из направления Полуэкта, а скорее связанное с работой человеческих органов, но не лечебное.

Слаш сидел и тихо посматривал на своих питомцев в пластиковом стакане. Мне было видно его отрешенное от разговора взрослых лицо через зеркало заднего обзора. Малыш покосился на него тоже и кивнул мне головой, мол продолжай. На всякий случай я рассказал, как бы о прочитанном про то, что существуют такие вещества, которые попадая в систему кровообращения заставляют сердце работать не в обычном режиме, а в режиме турбо. Но пока эти вещества не настолько совершенны, чтобы действовать длительное время, но не потому что они иссякают, а потому что кровеносная система и само сердце не приспособлены к длительной активности в таком режиме.

Оказалось, что и Слаш вроде понял, о чем идет разговор и органически к нему подключился: «А что будет, если долгое время – человек умрет?»

– В конечном итоге умрет.

– А если давать ему по-немножку?

– То тогда не умрет.

Малыш слотрел в боковое окно и не пытался присоединиться к разговору. Мне было понятно, что необходимая информация таким невинным способом достигла его сознания, и прикидка ее утилизации уже началась.

– А что если дать такое тараканам? Они не помрут?

– Тараканам такое ни к чему: они и так слишком быстро двигаются.

– Да не всем подряд тараканам, а только тем, что выступают на тараканьих бегах. Я читал в одной книге про тараканьи бега. Их владелец использовал, как рабов, и зарабатывал на них кучу турецких денег, а кормил их крошками со стола.

Малыш наморщил лоб и с деланной укоризной в голосе спросил: «Где ты только находишь книги такие, когда вокруг столько замечательных книг для детей?»

– Когда – где. Иногда на интернете в маминых закладках, а иногда у нас на книжных полках. Детские книги я давно все перечитал, а новых у нас нет. Это была неплохая книга, только очень грустная, но про гонки в ней было написано здорово.

Я спрашиваю Слаша, читает ли он по-английски. Он кивает головой и добавляет, что понимает не все слова так же, как и по-шведски. Малыш при этом закатывает глаза, переутомленный чужими достоинствами.

Мы останавливаемся в маленьком магазинчике при теннисных кортах, и я оставляю свою ракетку для перетяжки струн. Малыш предлагает взять какой-нибудь еды в японском тейкауте и поехать ко мне для

для продолжения разговора.

Слаш предупреждает нас, что сырую рыбу лучше есть, когда она совсем свежая, а иначе можно смертельно отравиться. Малыш успокаивает его, что если он так уж печется о своем здоровье, то можно купить ему супа с вонтонами и рисовыми нудлс.

Я думаю про динамику отношений этих двух: Малышу подходит общение с детьми. Я никогда не видел его в общении с детьми раньше.

Дома Слаш зарывается в одну из своих толстых книг, заедая ее супом с гигантскими вонтонами, а мы с Малышом спускаемся в мою «пыточную».

– Как тебе понравилась перспектива с тараканьеми бегами? Думаешь устами младенца глаголит истина?

– Не думаю. У тараканов нет кровеносной системы в общепринятом понятии. В штатах тараканьи бега запрещены, и они не были бы популярны даже среди простолюдья. Я думал, что такое средство было бы на пользу атлетам, но маркетинг его невозможен, потому что распостранение его нелегально, а чтобы провести его как медикамент, надо было бы создать медикамент сначала, а потом уже его подключить к созданному и объявить его замечательные способности побочным эффектом. И при этом нужно со многими бесконечно делиться. Примерно так же, как случилось с виагарой. Но идти по официальным каналам отнимет уйму времени и денег, а у меня нет ни одного и ни другого.

– А что произошло с виагарой?

– Ну выдаете, гражданин, в вашем возрасте уже пора бы интересоваться историей некоторых лекарств. Виагара была создана, как средство для улучшения работы сердечной мышцы, но вся сила его неожиданно пошла в корень. Так случилось, что лекарство горяче любимо народом за его побочное качество, которое единогласно решили считать основным. А может быть это был маркетинговый трюк – теперь трудно сказать.

– В чем же здесь трюк?

– Объясняю для тех, кто на задней парте. Знаешь, все эти представители фармакомпаний носятся по медицинским офисам, кормят усталых докторов и медперсонал дорогой и вкусной едой на ланч и в то же самое время ведут бойкий рассказ о новых лекарствах. И под занавес оставляют доктору считанное количество разовых упаковок прорекламированного средства с тем, чтобы тот его прописал своим пациентам после бесплатной пробы на них же.

– Так в чем же трюк, химик?

– Трюк был в том, что преклонного возраста больные мужского пола просыпались по ночам от хорошо позабытах эрекций, а в дневное время с тревогой думали, как они запихнут в брюки все свое негнущееся хозяйство своими же негнущимися пальцами после похода в публичный туалет. Короче говоря, от нового лекарства у многих начался настоящий ренесанс ниже пояса. Были, правда, случаи, что их тошнило, болела голова при параллельном поносе, но зато свершалось другое и очень важное.

Малыш смотрит на меня после услышанного под иным углом: «По-моему, ты изменился в лучшую сторону. Ты как с медициной связан – только через Лину, я надеюсь, или это был рассказ очевидца?»

– С медициной я пока не связан, как с таковой, но социальные связи через Лину у нас только с докторами. Сказать по правде –это не очень приятный опыт, потому что, как народ, они довольно снобистый из-за своего раздутого положения в обществе. Хорошо еще, если свое ремесло знают, но таких – единицы, а основная масса их перевела клятву Гиппократа на бизнес рельсы и рубит бабло, где можно и где нельзя. Для многих из них – это довольно серьезный культурный шок – оказаться здесь доктором и научиться соответствовать и дообразовывать себя. Это же про них слова из песни… жил в Бобруйске,