Второе открытие Америки
Шрифт:
Когда жидкий яд был разлит в предназначенные для него сосуды, мы отправились с индейцем на Fiesta de las Juvias. Праздник урожая Juvias, то есть плодов Bertholletia excelsa Humb. et Bonpl., отмечался танцами и самым диким беспробудным пьянством. Хижина, где в течение нескольких дней собирались индейцы, представляла весьма странное зрелище.
В ней не было ни стола, ни скамьи; зато были симметрично выстроены и прислонены к стене почерневшие от дыма большие жареные обезьяны – Marimondes (Ateles Belzebuth) и бородатые обезьяны, которых называют капуцинами и которых не следует смешивать с Machi или Saї (Simia Capucina Buffon).
Способ жарения этих животных усиливает неприятное впечатление, производимое ими на цивилизованного человека. Из очень твердого дерева делают маленькую решетку и устанавливают ее на высоте одного фута от земли. Обезьяну, с которой предварительно снимают шкуру, сгибают пополам, и она как бы сидит. Обычно ее усаживают так, чтобы она опиралась на свои тощие длинные руки; иногда руки скрещивают на спине животного.
Привязав ее к решетке, внизу зажигают очень яркий огонь. Окутанная дымом и пламенем, обезьяна одновременно жарится и чернеет [267] . При виде того, как индейцы пожирают руку или ногу жареной обезьяны, трудно удержаться от мысли, что обыкновение есть животных, по своему физическому строению столь близких к человеку, в какой-то степени содействовало уменьшению среди дикарей ужаса перед людоедством.
267
Вскоре после моего возвращения в Европу в Германии издали по рисунку, сделанному с большим мастерством Шиком в Риме, гравюру, на которой воспроизведен один из наших лагерей на берегах Ориноко. На переднем плане изображены индейцы, жарящие обезьяну.
Жареные обезьяны, в особенности те, у которых голова круглая, имеют отвратительное сходство с ребенком; поэтому европейцы, вынужденные питаться четверорукими, предпочитают отрезать голову и руки и подавать к столу лишь остальную часть туловища.
Мясо обезьян настолько тощее и сухое, что Бонплан сохранил в своей парижской коллекции руку от плеча до кисти и отдельно кисть, зажаренные на огне в Эсмеральде; по прошествии многих лет от них все еще не исходило никакого запаха.
Мы видели, как танцуют индейцы. Их танец очень однообразен, ибо женщины не осмеливаются принимать в нем участие. Мужчины, молодые и старые, берутся за руки и образуют круг; они целыми часами молча и серьезно кружатся то направо, то налево. Чаще всего танцоры сами бывают и музыкантами.
Слабые звуки, извлекаемые из тростинок различной длины, образуют медленный и печальный аккомпанемент. Чтобы отмечать такт, первый танцор ритмично сгибает оба колена. Иногда все стоят на месте и слегка покачиваются, наклоняя туловище то в одну, то в другую сторону. Тростинки, расположенные в один ряд и связанные между собой, напоминают флейту Пана, какую мы видим на вазах великой Греции с изображениями вакхических шествий.
Идея соединить тростинки различной длины и дуть в них по очереди, двигая их перед губами, очень проста и должна была возникнуть у всех народов. Мы с удивлением наблюдали, с какой быстротой молодые индейцы подбирали и настраивали такие флейты, когда им попадался на берегу реки тростник (Carices).
Во всех странах люди, живущие в естественном состоянии, извлекают большую пользу из этих злаковых с высокими стеблями. Греки справедливо говорили, что тростник способствовал покорению народов, так как из него делали стрелы, смягчению нравов чарующей музыкой, развитию знаний, так как он служил первым приспособлением для начертания букв. Эти различные применения тростника отражают, так сказать, три периода жизни народов.
Племена Ориноко, несомненно, находятся на первой ступени рождающейся цивилизации. Тростник им служит лишь орудием войны и охоты, и флейты Пана на этих далеких берегах не издают еще звуков, способных пробудить нежные человеческие чувства.
В хижине, предназначенной для празднества, мы увидели много растительных продуктов, принесенных индейцами с гор Гуаная и привлекших наше внимание. Я остановлюсь здесь лишь на плодах Juvia, на тростнике удивительной длины и на рубахах, сделанных из коры Marima. Almendron, или Juvia, одно из самых величественных деревьев в лесах Нового Света, до нашего путешествия на Риу-Негру было почти неизвестно.
Оно начинает попадаться на расстоянии четырех дней пути к востоку от Эсмеральды, между реками Падамо и Окамо, у подножия Серро-Мапая, на правом берегу Ориноко. Еще больше растет его на левом берегу у Серро-Гуаная, между реками Амагуака и Гехетте. Жители Эсмеральды уверяли нас, что выше Гехетте и Чигуире Juvia и какаовые деревья настолько широко распространены, что дикие индейцы (гуайка и гуахарибо blancos [268] ) совершенно не трогают урожая, собранного индейцами миссий.
268
Белые (исп.).
Они не питают никакой зависти к ним из-за даров, которыми природа щедро наделила их собственную землю. Культуру Almendrones тщетно пытались ввести в поселениях на Верхнем Ориноко. Лень обитателей препятствует этому еще больше, чем быстрота, с какой горкнет масло в миндалевидных семенах. В миссии Сан-Карлос мы видели только три дерева, а в Эсмеральде – только два. На этих величественных стволах в возрасте 8—10 лет цветов еще не было.
Начиная с XVI столетия в Европу привозили небольшие drupa [269] в форме кокосовых орехов, содержащие миндальные зерна, а семена в треугольной деревянистой оболочке. Последние я видел на довольно несовершенной гравюре Клюзия. Этот ботаник называет их Almendras del Peru, возможно потому, что их, как очень редкие плоды, доставляли на Верхний Мараньон, а оттуда через Кордильеры в Кито и Перу.
269
Костянка (исп.).
В Novus Orbis Яна Лаэта, где я обнаружил первые сведения о коровьем дереве, содержится также описание и очень точное изображение семени Bertholletia Humb. et Bonpl. Лаэт называет это дерево тотоке и упоминает о drupa величиной с человеческую голову, содержащей миндальные семена. Плоды такие тяжелые, говорит он, что дикари никогда не решаются войти в лес, не прикрыв голову и плечи щитом из очень твердого дерева.
Индейцам из Эсмеральды такие щиты неизвестны, но и они говорили нам об опасности, которой подвергаются люди, когда плоды созревают и падают с высоты 50–60 футов. В Португалии и Англии треугольные семена Juvia продают под туманным названием каштаны (Castanas) или орехи из Бразилии и с Амазонки, и долгое время полагали, что, подобно плоду Pekea [Caryocar L.], они растут по отдельности на черенках.
Жители Гран-Пара последнее столетие довольно оживленно торгуют ими. Они отправляют их либо непосредственно в Европу, либо в Кайенну, где их называют тука. Знаменитый ботаник Корреа де Серра говорил нам, что Bertholletia Humb. et Bonpl. встречается в изобилии в лесах по соседству с Макапой, близ устья Амазонки, что там она носит название капукая и что местные жители собирают ее плоды, как и плоды Lecythis Loefl., чтобы выжимать из них масло.
Груз плодов Juvia, захваченный капером в 1807 году и привезенный в Гавр, был использован для той же цели.
Дерево, дающее бразильские каштаны, обычно бывает диаметром всего в 2–3 фута, но в высоту достигает 100–120 футов. По внешнему виду оно не похоже ни на Mammea L., ни на Chrysophyllum cainito L., ни на многие другие тропические деревья, у которых ветви (как у лавровых в умеренном поясе) поднимаются почти прямо к небу. У Bertholletia ветви широко раскинутые, очень длинные, почти голые у основания, а у верхушек покрытые близко сидящими пучками листьев.
Вследствие такого расположения полукожистых, снизу слегка серебристых листьев длиной свыше двух футов ветки клонятся к земле, как это происходит со стрелами (вайями) пальм. Мы не видели цветения этого величественного дерева. Цветы появляются на нем на пятнадцатом году жизни, начиная с конца марта и до начала апреля. Плоды созревают к концу мая; на некоторых деревьях они сохраняются до августа.