Второе рождение Жолта Керекеша
Шрифт:
– Тринадцать часов ноль-ноль минут! – с упреком сказал ему Дани. – Придется прибавить работы копытам, ты слышишь меня, глухарь?
– Для чего? Дедушка от нас не уйдет, ему спешить некуда.
– Тратить время на каких-то глупых девчонок! Головастики! Блеск!
Дани выхватил из кустов рюкзак и сердито пошел вперед.
– Интересны не головастики, – сказал Жолт. – Та, в синем, девчушка-экстра!
– Девчушка? Да она на голову выше тебя!
– Ну и что? Моя подруга жизни тоже громадина.
– Кто?
– Я же сказал.
Дани залился всхлипывающим смехом. Но, оглянувшись, увидел, что Жолт совсем не смеется. Может быть, он не шутил?
– Что ты такое сказал?
– Ничего, – буркнул Жолт.
Дорога вела их вдоль прохладной лесной опушки, поодаль виднелся чудесный луг, где трава доходила до пояса и мягко волновалась под ветром. Там вилась тропинка, и Жолту страшно хотелось по ней пойти, но из солидарности он трусил вслед за Дани.
«Он весь уже взмыленный. Но пусть потерпит еще четверть часа», – подумал Жолт и тихонко сошел с лесной дороги. Теперь из высокой травы видна была только его черная мускулистая спина. Дани, огорченный донельзя, вытирал залитые соленым потом глаза и старался о Жолте не думать. А Жолт, идя лугом, занялся своеобразной игрой. Бросившись на шмеля, он хватал его носовым платком и долго-долго исследовал золотисто-желтое бархатистое брюшко и головку в форме топорика. Потом ловил мотылька, изумленно разглядывал его небесно-голубые крылышки и, не в силах оторваться от изящного черно-серого узора, наблюдал за их ритмичными взмахами, повторявшими, словно в замедленной съемке, все движения и приемы полета. По лугу прыгали мириады крохотных лягушек. Время от времени Жолт какую-нибудь ловил, сажал на ладонь, позволяя ей прыгнуть, затем дотошно вымерял длину прыжка.
Было уже половина второго. Черепашьим шагом друзья двигались в Тёрёкмезё. Если б они думали о приказе родителей, то именно сейчас им бы следовало повернуть назад. Но они ни разу о нем не вспомнили.
В конце луга Жолт взял у Дани рюкзак.
– Не такой уж он и тяжелый, – сказал он небрежно.
– Ну конечно, – отдуваясь, с благодарностью отозвался Дани и вытянул руки вверх, стараясь расслабить онемевшие мышцы. – Скоро начнется короткий подъем, – сказал он затем в утешение.
Но Жолту не нужны были утешения. Он вышел вперед и широким шагом пошел по тропе, которая сворачивала в чащу леса.
От радости и облегчения Дани запел:
– «Я яблоко ем, оно хрустит у меня на зубах…»
Сперва он отбивал ритм руками, хлопая себя по ногам, а потом с помощью двух засохших сучков сымпровизировал барабанный аккомпанемент.
– Так как там твоя подруга жизни? – спросил он погодя. – Передай ей от меня почтительнейший привет.
– Не могу. Мы с ней в разводе, – сказал Жолт, и по глазам его вновь метнулось темно-синее облачко.
Дани это заметил.
– Ну и цирк! А причина?
– Предательство.
– Кто кого предал?
– Сам понимаешь, что предателем стал не я. Ливи меня предала: переметнулась к одному восьмикласснику. Пучеглазому. Знаешь, старик, глаза у него, как шары из стекла.
Дани не рискнул рассмеяться, хотя в горле у него першило от смеха.
– Видишь ли, Йожо, – продолжал Жолт, пронзив друга колючим взглядом, – в классе «Б», откуда меня в прошлом году отфутболили, у каждого приличного парня была подруга жизни.
– А для чего тебе нужна подруга? – зло спросил Дани, обидевшись из-за «Йожо».
– Знаешь, старик, ростом Ливи – настоящая телебашня, но по красоте из девчонок третья в классе. Третья из двадцати трех. Имей это в виду.
– Что же вы с ней делали?
– Да ничего, – неохотно ответил Жолт, так как терпеть не мог что-нибудь объяснять.
– А если ничего, то зачем подруга?
Жолт, не желая отвечать, шагал упорно и быстро. Лес был густой, и они шли в полумраке, похожем на сумерки.
Вдруг он резко остановился, прислонившись к дереву, поправил рюкзак, и на руках его резко обозначились мышцы. Он свысока посмотрел на Дани:
– Подруга, старик, очень нужна! На экскурсии, например. Или на вечеринке. Ливи живет на Силадифашор.
– И свадьба была?
– Еще какая! С венчанием.
– А кто венчал?
Жолт густо сплюнул.
– Священник с красно-бело-зеленой лентой на рукаве. Все было как полагается. В толстую книжищу записали, что такой-то и такая-то «друг и подруга навеки». И знаешь, кто был священником? В этом заключен для меня горчайший момент: тот, из восьмого «А», с шарами навыкате. Я потом его так отделал, что он неделю не появлялся в школе.
– За что? А-а, понятно: Ливи переметнулась к нему.
Жолт сердито и растерянно заморгал. Бывали минуты, до странности непонятные, когда простейшая, элементарная истина сбивала его почему-то с ног – эту слабость он сам за собой замечал, – и в эти минуты он все с ожесточением отрицал.
– Вовсе не из-за этого!
– Из-за чего же тогда?
– Да просто из-за его прекрасных глаз.
– И ты его за это избил?
– Терпеть не могу пучеглазых.
Объяснение было неубедительным, и Дани в знак сомнения подвигал ушами. У него это получалось великолепно. И по этому движению Жолт отчетливо понял, что Дани ему не верит. Ну, и не надо, с холодной злостью подумал он.
– Если хочешь знать, мы и сейчас еще по-настоящему не в разводе, – сказал Жолт.
– А почему?
– А потому, что разводит только священник.
– Все ясно, – сказал Дани и, так как многие из привычек Жолта были ему прекрасно известны, не стал настаивать на продолжении разговора. – Здесь родник с одиннадцатью скотопоилками, – заметил он.
Но Жолт не пожелал менять тему:
– А ведь Ливи экстра-малютка!
Дани молчал, и тогда Жолт поправился:
– Не малютка, но экстра.