Второпях во тьму
Шрифт:
После всех удержаний из зарплаты Фрэнк приносил домой девятьсот фунтов ежемесячно. Почти половина суммы уходила Грэнби. На еду шло две сотни, и одна - на задолженность по кредитной карте. Сотня оставалась на транспорт. С оставшейся сотни Фрэнк старался по-максимуму откладывать на залог за будущую комнату, которая, как он надеялся, будет менее жалкой, чем та, в которой он жил.
Банкоматы сообщали, что ему удалось сэкономить триста фунтов, но выписки со счета Фрэнк не видел уже четыре месяца. Он подозревал, что Грэнби вскрывает его почту, чтобы узнать о его финансовом положении.
Маленькая фигурка встала перед его дверью, пока Фрэнк вытаскивал ключи из кармана куртки.
– Сейчас всем тяжело, дружище. Не только тебе. Но удача приходит. Ко всем. Приставания этого проныры были предсказуемы.
Фрэнк понятия не имел, сколько Грэнби лет. Могло быть тридцать, а могло и шестьдесят. Движения у него были проворными, голос - не старым, а вот лицо было измождено. Эти глаза многое повидали. Обычно они были тусклыми, и загорались лишь в момент обсуждения денег. Получение денег было его единственной целью. Хотя в тех же коварстве и корысти можно было обвинить большую часть города.
Но самым замечательным или запоминающимся было то, что в лице Грэнби было нечто, напоминавшее Фрэнку особый тип рабочих. Тех, что ухмыляются с черно-белых фотографий времен Второй Мировой войны. Лицо Грэнби было абсолютно не современным. Но совершенно неуместные белый спортивный костюм и кудрявые волосы придавали Грэнби нелепый вид. Он походил на человека из сороковых годов, нарядившегося в человека из восьмидесятых.
– Верно?
Раздражение Фрэнка спало, когда он заметил, как напряглись жилистые руки Грэнби и как сузились его глаза. Когда Грэнби злился, он бледнел так, что страшно было смотреть. Конфронтация с Грэнби быстро переносила все на новый уровень. Когда выпрашивание денег не приносило результата, казалось, было недалеко и до физического конфликта. Фрэнк подозревал, что в этом человеке была большая склонность к насилию. Грэнби давал почувствовать, что все поставлено на карту, что Фрэнку кранты, если он не удовлетворит его потребности.
В любом случае Фрэнк собирался покинуть "Ангел", недели через четыре. Но четыре недели в одном доме с человеком, постоянно вымогающим деньги и намекающем на некие ужасные последствия в случае отказа, казались вечностью. Но на этот раз присущая Фрэнку осторожность при общении с нестабильными людьми отошла на задний план.
– Мы уже это проходили, Грэнби. Душа нет. Ванная одна. Я моюсь в раковине.
Грэнби не любил, когда арендаторы указывали ему на недостатки "Ангела".
– Всем приходится мириться с этим, дружище. Такова жизнь. А ты, что, хотел жить в элитном отеле за "сотку" в неделю? Да ты смеешься, дружище.
– Какими улучшениями обусловлено очередное повышение арендной платы?
Грэнби был также твердо уверен, что если диалог долгое время остается односторонним, арендатор примет его точку зрения. Его голос стал громче, заглушив Фрэнка. Он начал подпрыгивать на каблуках, как проволочная марионетка, или нечто худшее. Как боксер легчайшего веса.
– Мне нужно заботиться о семье. Моя семья - самая важная для меня вещь в этом мире. Вот, что я тебе скажу, дружище. Если наше личное материальное положение окажется под угрозой, я не знаю, что сделаю. На что окажусь способен.
Фрэнк никогда не видел никаких доказательств существования этой "семьи". Находящаяся в тяжелом положении "семья" изначально использовалась в качестве слезливой истории уже на второй месяц его аренды, когда Грэнби впервые, со слезами на глазах, попросил у него больше денег. Фрэнк успел насладиться лишь одним месяцем без вымогательств, пока обустраивался. Это тоже походило на хорошо отрепетированную тактику.
– Какая, к черту, семья?
Кулаки Грэнби сжались. Фрэнк почувствовал, что они обрушатся на его лицо словно деревянные молотки. Он понизил голос, но жесткость в тоне сохранил.
– В этом здании живут четыре арендатора. Все платят вам четыре сотни фунтов в месяц. За что? Половина светильников не работает. Мебель либо полностью сломана, либо плохо пригодна к использованию. Почта до меня не доходит. Или доходит? Вы имеете почти две тысячи в месяц. За что?
– Что значит, две тысячи в месяц? Это вообще тебя не касается.
– Грэнби начал расхаживать взад-вперед. Снял свою белую спортивную куртку. Покрутил головой, будто готовясь к физическим упражнениям.
– Вообще. Вообще не касается. Это мое личное дело. Ты зашел слишком далеко.
– Инвентарная опись не составлялась. Договор не заключался. Оплата "черным налом". У вас вообще есть право взимать здесь деньги?
– О чем ты говоришь? А? Ты мне угрожаешь? Ты угрожаешь моей семье. Следи за языком. Я тебя предупредил.
– Я съезжаю. Плату за последний месяц можете взять из моего залога.
– Ты никуда не пойдешь. Без оповещения за три месяца. Мы договаривались.
Недосыпание из-за ночных смен, трехчасовые ежедневные поездки на автобусе на работу и обратно, в темную, убогую комнату, вид постоянно лежащей на полу из-за отсутствия шкафа одежды, бесконечные путешествия в прачечную, безразличие незнакомцев, постоянные усталость, безденежье, тревоги, постоянно сопровождающие неудачи, словно толпа навязчивых детей, страх перед будущим. Все это росло и давило на него страшным грузом. Скоро он сможет выпустить пар, который не в силах больше сдерживать.
– Договаривались? Мы договаривались на сотню в неделю! В следующий месяц вы пытаетесь поднять плату на двадцать пять фунтов в неделю. Я что, должен оставаться здесь столько, сколько вы решите, при этом постоянно повышая квартплату? И еще угрожая мне? Я должен всю жизнь жить в финансовом рабстве у вашей "семьи"? Вы меня не напугаете, Грэнби. Один визит в полицию, или ДЗСО [5] , и вашему мероприятию конец. Готов поспорить, что вы еще и получаете пособие, да? Вы же ни дня в своей жизни не работали, верно?
5
Депортамент здоровья и социального обеспечения.