Второй Беличий Песок
Шрифт:
– Ну что, в пух и по домам?
– спросил машинист, зевая.
– Пожалуй да. Хруродарствуем за!
– мотнули ушами Баклыш и Бронька.
Обратно шли по всё тем же узким тропинкам, зажатым между густейшими кустами, и поматывали хвостами. Грызунятам и белочи тут было удобно, потому как ветки не тормозили, а крупным приходилосиха обтираться боками. Куда ни цокни, везде жирно цвело, даже если не цвело - как дикие травы пучками, так и кусты орешника и ягод, рябины и тыблони, на которых уже подумывали о существовании плоды. Из-за плотных лиственных стен доносилось тявканье,
– Гусака мне в свинарник!
– цокнул Бронька, оглядывая местность с небольшой горки.
– Кому гусака?
– спросил грызь из-за кустов, - У нас есть их!
– Йа образно, - уточнил Бро, - Всмысле, распилили тут жажу по нулевому сорту. Тут ведь раньше сплошное чернолесье было, а теперь есть куда хвостом мотнуть!
– Макузь цокал, оно так всегда, - пожал плечами Баклыш, - Если цокать о белках. Место которое в пух, оно и так в пух, а вот которое мимо, то эт-самое.
Над кронами деревьев, с шумом рассекая воздух крыльями, спланировал огромный жирный гусак.
А Речка с Кулифой, узрев что прошёл дождь и горох поливать не обязательно, взяли и пошли. Причём не просто пошли, а на ближайшие поля за опятами: когда проливались дожди, среди невысокой травы на взгорках появлялись россыпи мелких, но мясистых грибков, весьма уважаемых среди пушей в смысле корма. Сами грибы на это дело смотрели крайне философично - так что можно считать, что и вовсе не смотрели. Пройдя по всё тем же дорожкам посёлка, зажатым среди буйной зелени, грызунихи вышли к песчаному карьеру, где работали два грызя, а дальше раскинулосиха поле почти на килошаг. В начале лета оно просто насильно заставляло мотать ушами, потому как было расцвечено изумительным образом - жёлтыми, синими и фиолетовыми цветами, разными оттенками зелёного, а в иных местах жирно сидело фиолетовое - та самая травка, которой Ситрик красила пушнину.
Поле было далеко не пустое - на нём возились как пуши, так и прочие животные, как то козы, зайцы и дикие камышовые коты, мышковавшие возле прудика в низине. На дальнем краю поля шла свежая вырубка, и там произрастали кущи цок-чая, так что там тоже мелькали рыжие уши: грызи набивали листья в мешки, дабы было что испить. Несколько хвостов собирали всё те же опята, медленно баражируя по полю кругами и то и дело оседая надолго на одном месте. Также сделали и белки, найдя кружок грибов размахов в десять шагов, и уселись выщипывать продукт из травы.
Речушка - рыженькая, белобрюхая и с люто опушёнными кистями, сидела на коленях, обернувшись хвостищем, и послухивала на бабушку, потому как ей было интересно на неё послухивать. Кулифа улыбалась и поводила ушами - не менее пуховыми, чем у внучки, и поцокивала. Грызуниха пыталась угадать заранее, о чём хотела бы спросить молодая бельчона, и цокала сразу, чтобы не вынуждать её думать, как зацокнуть.
– Ну, в Щенкове, - расцокивалась она, - Там кло, кло. А бывает что и пык, и пыщ...
– Опушнеть!
– удивлялась Речка.
– Серьёзно цокаю, - подтвердила Кулифа, - Вообще ничего такого, как ваш посёлок, только больше.
– Но там есть большая река!
– Да Речка, там есть большая река, - прокатилась по смеху белка, - Она действительно такая, что стоит услышать. Наверняка вы ещё выслушаете её, до Щенкова от силы пару дней дороги, если через пароход.
– А почему Жад-Лапа?
– Потому что она сильно разливается, и когда разливается, вода утаскивает всё, что может утащить, а утащить она может всё, кроме камней и деревьев. Поэтому и назвали - Жадная Лапа.
– Насколько в пууух...
– восхищённо зажмурилась белочка, представляя Жадную Лапу.
– Сдесь в посёлке река тоже замечательная, - заверила Кулифа, - Хоть йа и слыхала мельком.
– Да, там раки водятся, и улитки! Пойдём потом, к ужину?
– Кло!
Они и пошли потом, и на речку, и в кучу других, не менее хрурных мест, каковых по посёлку и окрестностям имелось сколько угодно. Пока же лёгкий свежий ветерок перекатывался по полю, хотя казалось что он перекатывается и по смеху тоже, настолько в пух было движение воздуха. Ветер словно поглаживал грызей по пушным ушам, как лапа Мира, чем и вызывал довольное прицокивание. Ну и до кучи к этому - тот же самый ветер вращал крыльчатки мельниц, какие кое-где торчали из ковра кустов и деревьев. А над полем, расправив широкие крылья, бороздил воздух жирный гусак - возможно тот же самый, что пролетел над Бронькой и Баклышем.
С самого утра, неслушая на прохладу и влажность от прошедшего ночью дождя, Ситрик уже чуяла хвостом, что собирается жара - и как обычно, не ошиблась. Хорошо ещё поднялся ветер, но и при нём приходилосиха вываливать язык, настолько тёплым оказался воздух и так припекало солнце. Вылезши из сурковательного ящика, грызуниха хотела было метнуться на огород за овощем, но вспомнила про Макузя и дёрнула его за хвост.
– А?
– отозвался тот.
– Ты просил тебя разбудить, - напомнила Ситрик, и таки метнулась за овощем.
Когда она принесла к норуплу репу и два огурца на салат, Макузь с невозмутимым видом уже нарезал овощ - хитрый грызь заныкал его с вечера. Оба прокатились по смеху, но потом прекратили, чтобы съесть еду... и снова начали. В оконные проёмы без стёкол отлично задувало свежаком, так что ни о какой пыли в жилище цоканья не шло - даже линялый пух в большом количестве и то выносило без следа. В кустах с квохтаньем возились сорные курицы, брыляя старыми листьями и веточками.
– А где наша белочь?
– полюбопытствовал Макузь, - Ну, чисто из академического интереса?
– Почему из академического?
– Ну, потому что где белочь есть, там она и будет, - резонно цокнул грызь.
– Чисто из академического интереса, белочь пропалывает укроп и лук, - сообщила Ситрик, - Йа им цокнула, чтобы как совсем жарко будет, шли на ручей купаться, а то мимо пуха.
– Это думается они сразу, - кивнул Макузь, - А ты как с вознёй?
– Йа уже почти не с вознёй, а без возни. Сейчас как раз поеду доцокнусь окончательно, сдам паровик в гараж, и кло. А ты чего вскочил?