Второй Фонд
Шрифт:
В конце концов, доктор Дарелл сказал:
— Я ждал вас. Не будете ли — так любезны спуститься со мной вниз?
И остановился, краем глаза уловив резкое движение, которое сделала одновременно Аркадия.
Она бросилась к Стенографу, но это был совершенно бесполезно — отец стоял прямо рядом с ним. Он сказал ласково:
— Он все это время у тебя работал, Аркадия?
— Отец, — с неподдельной мукой пролепетала она, — вовсе не по-джентельменски читать частную корреспонденцию другого человека, особенно если это говорящая корреспонденция.
— Ах! — сказал ее отец. — Но «говорящая
— Честное слово, это было совсем не то.
Пеллеас неожиданно засмеялся.
— Да, да, так оно и было, доктор Дарелл. Молодая госпожа собиралась обвинить меня во всевозможных грехах, и я должен настоять, чтобы вы прочли это, если только сотрете мое имя.
— О… — Аркадия с трудом сдерживала слезы. Даже ее собственный отец не доверял ей. И этот проклятый Стенограф… А все этот дурак, влезший по-хамски в окно, заставив забыть ее выключить машину. И теперь отец будет произносить длинные, ласковые речи о том, чего не должна себе позволять молодые девушки. Похоже, что они вообще ничего не обязаны делать, разве что удавиться и умереть.
— Аркадия, — ласково сказал отец, — меня поражает, что молодая девушка…
Она это знала. Она это знала.
— …может быть такой дерзкой с мужчинами старше, чем она.
— Хорошо, для чего же ему вдруг вздумалось появиться возле моего окна? Юная девушка имеет право на уединение… А теперь мне нужно будет переделывать это проклятое сочинение!
— Не тебе решать о пристойности его появления в твоем окне. Ты просто не должна была его впускать. Ты должна была немедленно позвать меня, особенно если думала, что я жду его.
Да это же просто глупо, ты бы видел его! И он бы выдал себя, продолжая лазать по окнам, вместо того чтобы войти в дверь, — раздраженно возразила Аркадия.
— Аркадия, никто не хочет знать твоего мнения по вопросу, в котором ты ничего не смыслишь.
Нет, я знаю! Это Второй Фонд, вот что это.
Наступило молчание. Даже Аркадия почувствовала нервное подергивание в животе.
Доктор Дарелл мягко произнес:
— Где ты это услышала?
— Нигде, но в чем еще может быть столько секретного? И ты не должен волноваться, что я проболтаюсь.
— Господин Антор, — сказал доктор Дарелл, — я должен извиниться за все это.
— О, все в порядке, — последовал довольно неискренний ответ Антора. — Не ваша вина, если она продала себя силам тьмы. Но вы не возражаете, если перед тем, как уйти, я задам ей вопрос?.. Госпожа Аркадия…
— Что вы хотите?
— Почему ты думаешь, что глупо входить в окно, если есть двери?
— Потому что вы афишируете то, что пытаетесь скрыть, глупый. Если бы у меня был секрет, я бы не надевала на рот повязку, давая каждому понять, что у меня есть секрет. Я бы разговаривала столько же, сколько обычно, только о чем-нибудь другом. Вы что, никогда не читали изречений Сэлвора Хардина? Он был нашим первым Мэром, вы знаете?
— Да, знаю.
— Хорошо, он любил повторять, что только ложь, которая не стыдится себя, может, вероятно, достичь цели. Он говорил еще, что не все должно бытьправдой, но все должно звучатькак правда. Ну, а когда вы входите через окно, это ложь, которая стыдится себя и не звучит как правда.
— Тогда что бы ты сделала?
— Если бы я хотела видеть отца по страшно секретному делу, я бы познакомилась с ним открыто и встречалась бы по всевозможным абсолютно законным делам. И если бы каждый все о вас знал и связывал вас с моим отцом, как само собой разумеется, вы были бы засекречены дальше некуда, и ни у кого даже вопросов не возникло бы.
Антор странно посмотрел на девочку, потом на доктора Дарелла и сказал:
— Пойдемте. У меня чемодан, я хочу забрать его из сада. Подождите! Только один последний вопрос. Аркадия, на самом деле у тебя под кроватью нет бейсбольной биты, правда?
— Нет! У меня ее нет.
— Ха! Я так и думал.
Доктор Дарелл остановился у двери.
— Аркадия, — сказал он, — когда будешь переписывать свое сочинение о Плане Селдона, не нужно излишней таинственности о бабушке. Нет необходимости вообще упоминать эту часть.
Доктор Дарелл и Пеллеас молча спустились вниз. Потом гость натянуто спросил:
— Извините за вопрос, сэр. Сколько ей?
— Четырнадцать, позавчера исполнилось.
— Четырнадцать? О Великая Галактика… скажите мне, она говорила когда-нибудь, что собирается однажды выйти замуж?
— Нет, не говорила. Во всяком случае, мне.
— Ну, если она когда-нибудь выйдет за кого-то — убейте его. Того, за кого она выйдет замуж, я имею в виду. — Он серьезно смотрел доктору в глаза. — Я не шучу. В жизни не может быть ничего более ужасного, чем жить с такой, какой она станет в двадцать. Я не хочу обидеть вас, конечно.
— Вы не обижаете меня. Я, кажется, понимаю, что вы имеете в виду.
Наверху перед Стенографом с чувством отвратительной скуки сидел объект их заботливого анализа и монотонно говорил:
— Будущеепланаселдона.
Стенограф с безграничным апломбом перевел это в изящные, сложнонаписанные буквы:
«Будущее Плана Селдона»
8. План Селдона
Математика, синтез исчисления n– переменных и n– пространственной геометрии является основанием того, что Селдон однажды назвал «моя маленькая алгебра человечества»…
Вот она, комната!
Местонахождение комнаты в данный момент не имеет значения. Достаточно лишь сказать, что в этой комнате, больше, чем где бы то ни было, существовал Второй Фонд.
Это была комната, в течение веков остававшаяся местопребыванием чистой науки, хота у нее не было ни одного из тех приспособлений, с помощью которых, через тысячелетнюю связь с ними, она и стала считаться таковой. Напротив, это была наука, имевшая дело только с математическими концепциями, похожая в некотором смысле на размышления древних, древних народов в далекие доисторические дни, до того, как появилась технология; до того, как человек ступил за грань единого, но еще неведомого мира.