Второй медовый месяц
Шрифт:
За ужином, во время которого Вивьен уже подумывала, что единственная бутылка вина смотрится бедновато и расслабиться не помогает, выяснилось, что нынешние невзгоды Розы грозят затянуться на несколько ближайших лет. После неудачного романа с Джошем и разрыва с ним же все пошло наперекосяк, и вместе с благоразумием и возможностями была потеряна работа, зато появились долги.
— Наверное, напрасно я рассказываю тебе все это, — заметила Роза, поедая виноград с рассеянностью человека, которому уже незачем беречь фигуру.
— Почему
— Я имею в виду, зря я вообще делюсь своими бедами. Я уже взрослая, должна справляться сама. Должна однажды утром проснуться исполненной решимости, поклясться устроить свою жизнь и сразу составить список приоритетов. А не мыкаться, словно беспомощная овечка, которая заблудилась и не знает, как вернуться обратно на пастбище.
Вивьен поднялась, чтобы сварить кофе.
— Симпатичный образ.
— Вот только ситуация так себе.
— Да. — Вивьен сняла с верхней полки кофейник. — А ты не думала вернуться домой?
После паузы Роза нехотя призналась:
— Я пыталась.
Вивьен обернулась.
— Ни за что не поверю, что мать тебя не пустила…
— Да нет, что ты…
— А в чем же дело?
— Папа не разрешил. Но об этом не знает никто, кроме Бена. Так что никому не рассказывай.
Вивьен улыбнулась.
— Я и не собиралась. — Она насыпала кофе в кофейник и осторожно добавила: — Твоя мать не понимает, почему ты решила пожить у друзей. Ей невдомек, почему ты не вернулась домой.
— Что поделать, — отозвалась Роза, — я просто не могу.
— Что не можешь?
— Жаловаться маме после разговора с отцом.
— Его можно понять. — Вивьен включила чайник. — Любой мужчина хочет, чтобы жена принадлежала ему одному. Кроме моего мужа, — беспечно добавила она.
Роза вскинула голову.
— Наверное, поэтому ты до сих пор любишь его.
Вивьен вернулась к столу и присела.
— Еще вина?
— Хорошо бы, но не стоит, — ответила Роза. — Завтра я продаю горящие туры на канарский остров Лансароте.
— Ничего, справишься. Я продала уйму книг, в которые даже не заглядывала. — Взяв вилку, она принялась задумчиво рисовать линии на своей салфетке. Потом сказала: — Ты найдешь другую работу.
— Надеюсь.
— Работу найти гораздо легче, когда у тебя уже есть одна.
Роза катала по краю тарелки подпорченную виноградину.
— Меня беспокоит не столько работа. Не знаю, как жить дальше. Как жить, чтобы начать возвращать долги, как мне… — Она осеклась, помолчала и дрогнувшим голосом добавила: — Извини.
Вивьен провела еще одну линию, перпендикулярную предыдущей.
И предложила:
— Перебирайся сюда.
— Что?
— Сюда, ко мне. Переезжай и поживи пока здесь.
Роза уставилась на нее.
— Нет, я не могу…
— Это еще почему?
— Ну, ты же моя тетя…
— Вот именно.
— А мама…
— Может, она еще обрадуется.
— Думаешь?
Они переглянулись.
—
— Ну и что?
— О Боже…
— Какая тебе разница, где жить, пока не разберешься, как быть дальше, не начнешь выплачивать долги и не найдешь другую работу?
— Пожалуй, никакой…
— Она побушует и успокоится, — заверила Вивьен. — Ты же знаешь Эди: сначала скандал, потом обида, и все, как будто ничего и не было. С ней ничего не случится.
Роза с расстановкой произнесла:
— Это было бы замечательно…
— Да. Я бы не отказалась.
— Я постараюсь…
Вивьен поднялась, чтобы принести кофе.
— Мы обе постараемся. — Она взглянула на Розу через плечо и улыбнулась. — Вот увидишь, будет весело.
И вправду весело, думала она теперь. А если повезет, в придачу к веселью явятся облегчение и утешение, ощущение собственной незаменимости, ведь многое в жизни могут обеспечить только женщины, которые уже прожили жизнь и знают, как вести хозяйство. Вивьен глотнула чаю. Прежде чем уйти в свободную комнату, Роза поцеловала ее — во внезапном порыве благодарности, какой испытывают люди, которым нежданно-негаданно протянули руку помощи.
— Я зашла просто поговорить, — напомнила Роза. — Я и не думала…
— И я тоже, — кивнула Вивьен. — Такое редко случается.
Она улыбнулась своей чашке с чаем. А докладываться Эди можно и не спешить.
Глава 7
Лофт в Бэнксайде располагался в огромном перестроенном здании склада викторианской эпохи. Его недавно отчищенные от копоти кирпичные стены со свежепробитыми в них современными окнами в матовых черных рамах были обращены к очаровательной — притом новехонькой — мощеной улочке, отделяющей дом от его близнеца, расположенного по соседству, в десяти футах. Подняв голову, каждый первым делом обратил бы внимание на прилепившиеся к верхним окнам выходящего на реку фасада здания изящные черные балкончики — Мэтью представил себе, как Рут будет посиживать на одном из них летними вечерами, с бокалом водки с клюквенным соком или другого напитка, актуального на тот момент в ее кругу, сидеть и млеть от живописной панорамы и гордости собственницы.
Мэтью обнаружил, что эти мысли не приносят ничего, кроме дискомфорта. В сущности, никаких иных чувств и не мог вызывать этот прокисший суп разочарования, упреков в свой адрес и неожиданно отчетливой и стойкой грусти. Дело было не просто в том, что он обижался на Рут или злился на себя за то, что прошляпил очевидное, потому что случившееся обрушилось на него — точнее, на них обоих — слишком неожиданно, подогретое не тем, что обсуждалось открыто, а скорее замалчиваемым подтекстом. Он мог бы проклинать себя за то, что запутался в этой мешанине, но даже проклятия не помогали: оглядываясь назад, он отчетливо видел, каким путем пришел к нынешнему состоянию.