Второй раунд
Шрифт:
— И все-таки, что случилось? — спросил Фомин.
— Нет, нет. — Мужчина отступил на шаг, но туг же заговорил: — Жена оступилась. Вставала с постели… А она, понимаете ли, беременная. Ну, у нее и началось… Теперь не знаю, как отвезти в больницу. Бегаю тут, и ни одной машины…
— Где ваша жена? Она может ходить?
— Вы серьезно! — недоверчиво спросил немец.
— Давайте же скорее, — сказал Фомин.
Немец побежал к дому и почти тут же вышел, поддерживая под руку хрупкую маленькую женщину. Гудков распахнул дверцу и отодвинулся, давая место.
Касаткин повел машину на предельной скорости, стараясь мягче обходить неровности дороги, Женщина сидела, откинув голову, закусив губы.
Стало совсем светло. Солнце окрасило розовым светом верхушки деревьев, на траве засверкала роса.
— Говорите, куда ехать, — сказал Фомин, когда машина свернула с автострады у окраины городка.
— Немного дальше и направо. Здесь рядом, — сказал немец. — Вон то серое здание.
На крыльцо вышла сестра в белой косынке, помогла женщине подняться по ступеням. Супруг зашел в больницу вместе с ними и тут же вернулся, растерянно улыбаясь:
— Спасибо, геноссе. Марина и я очень благодарны вам…
— Желаем здорового малыша, и чтобы он никогда не знал, отчего происходит такое, — Фомин кивнул на разрушенный бомбой дом.
— Да, — с жаром подхватил немец. — Война — величайшее зло. Поверьте, далеко не все в Германии хотели той войны… Извините, спасибо, — он смущенно шагнул вперед и нерешительно протянул руку. Фомин пожал ее.
— Касаткин, садись рядом, отдохни. Я сам поведу, — сказал Фомин.
— Что вы, товарищ капитан, — запротестовал было водитель, но, видя, как решительно Фомин открыл дверцу, подчинился и освободил ему место.
И опять помчались улицами. Толкая перед собой двухколесную тачку, навстречу шел мусорщик, гасил газовые фонари. По тротуарам брели ранние прохожие. Кое-где на подоконниках хозяйки уже развесили толстые перины.
Остаток пути до Берлина — немногим более ста километров — покрыли за полтора часа, промчав мимо радиостанции, аэродрома Шенефельд, через Кепеник в Карлсхорст.
— Будете завтракать? — вместо приветствия спросил оперативный дежурный. — Буфет уже открыт.
— Нет, спасибо, потом, — сказал Фомин. — Лучше скажите, что сделано по нашей шифровке?
— Должен вас огорчить. Клюге до прошлой пятницы действительно работал разъездным корреспондентом «Дойче вохе». В субботу неожиданно взял расчет. Установили это буквально перед вашим приездом наши коллеги из народной полиции. Живет ли Клюге по адресу, указанному в шифрограмме, еще не выяснено, но значится там. Никаких компрометирующих материалов на него нет. Вот, собственно, и все. Что будем делать?
— Нужно немедленно ехать к нему на квартиру. Может быть, он еще дома?
Дежурный позвонил в участок и попросил выделить полицейского для срочной операции.
— Участок, между прочим, находится почти рядом с домом Клюге, — объяснил он. — Если понадобится еще какая-либо помощь, сообщите туда. Руководство в курсе дела.
Как только машина подъехала к участку, к ней подошел молодой человек в штатском и спросил:
— Капитан Фомин? — Получив утвердительный ответ, представился: — Вахмайстер полиции Отто Линденау.
— Садитесь, геноссе Линденау. Вас проинструктировали?
— Да, начальник приказал оказать вам содействие в проверке и задержании какого-то человека.
— Это некто Иоахим Клюге. Вы подниметесь к нему в квартиру. Если Клюге дома, объясните ему, кто вы, и попросите предъявить документы. Мы пойдем следом, будем действовать в зависимости от обстоятельств. Вам понятно?
— Да, геноссе капитан.
В той части улицы, где жил Клюге, дома сравнительно мало пострадали от бомбежек. Линденау отыскал нужный подъезд, но входная дверь оказалась запертой. По обеим ее сторонам из стены торчали пуговки звонков, вставочки с номерами квартир и фамилиями владельцев. Вставка жильца седьмой квартиры пустовала. Линденау вынул из кармана связку ключей, попробовал один, другой, наконец нашел подходящий, мягко нажал ручку, и дверь открылась.
«Предусмотрительный парень», — отметил про себя Фомин.
Лифта в доме не было. И они стали медленно подниматься по лестнице. Остановились на площадке третьего этажа против квартиры номер семь. Прислушались: тишина. Линденау осторожно нажал дверную ручку. Она не поддавалась. И вдруг…
— Кто там? — спросил из-за двери приглушенный голос.
— Полиция. Откройте!
— Одну минутку. Я только оденусь.
Они прождали несколько минут, но никто дверь не открывал.
— Господин Клюге, скоро вы там?! — Линденау нетерпеливо подергал ручку.
— Павел Николаевич, сходи к Касаткину за монтажной лопаткой. А мы пока попробуем так…
Фомин навалился на дверь. Полицейский стал помогать ему, но усилия были тщетны.
— На! — Запыхавшийся Гудков протянул Фомину лопатку.
Не без труда тот просунул лопатку в узенькую щель и начал раздвигать ее. Потом сильно ударил дверь плечом, и она распахнулась. Офицеры вбежали в квартиру. Столовая, спальня… На полу открытый чемодан, но никого нет. Дверь на кухню заперта. Гудков ударил ее ногой, сорвав защелку.
— А, черт, бежал! — крикнул он, метнувшись к раскрытому окну, из которого вниз свисала веревка. — Вон он! Смотри!
Фомин увидел в окно, как, прихрамывая, через дворик к машине спешил человек.
— Бежим! — Гудков буквально скатился по лестнице.
— Геноссе Линденау, останьтесь… и квартиру возьмите под охрану, — попросил вахмайстера Фомин и побежал вслед за майором.
Когда выбежали на улицу, увидели, как метрах в ста от них из двора выехал серый автомобиль.
— Вперед, Касаткин! — крикнул Фомин. Гудков уже был в машине. — Нужно догнать. Жми, дорогой!