Шрифт:
Глава 1
Свет фар выхватывал крупные хлопья снега, «дворники» на лобовом стекле «КамАЗа» работали не переставая, дядя Витя рассказывал очередную байку из своих поездок, а я изо всех сил боролся со сном. Встроенные в приборную панель часы показывали ещё только половину одиннадцатого вечера, детское время, но мне в жарко натопленной кабине жутко хотелось спать. Веки наливались свинцом, однако уснуть, когда дядя Витя так старательно, в лицах, что-то там рассказывает, мне казалось неприличным. Но в конце концов тот заметил моё состояние и буркнул:
— Спи,
Я с готовностью воспользовался советом и тут же отрубился. Правда, периодически просыпался, в том числе, когда дядя тормознул на обочине перед Шацком, чтобы сбегать отлить. Ну и я отлил за компанию. Снег к тому времени прекратился, да и снежный покров тут был не очень большой, видно, слабенько шёл, не то что у нас, когда выезжали.
В половине седьмого я окончательно проснулся, мы въезжали на окраину Москвы. От нечего делать стал вспоминать последние дни перед отъездом. Они получились насыщенными событиями и встречами. Во-первых, отец Инги с подачи Козырева-старшего через дочь буквально за день до визита дяди Вити с семьёй попросил у меня почитать роман. Возвращая мне в воскресенье рукопись, сказал, что прочитал книгу запоем.
— Я считаю, что задвигать твой талант, Максим, перекрывать тебе кислород — самое настоящее преступление, — говорил он с таким искренним выражением лица, что я ему тут же поверил. — Эту книгу должны прочитать тысячи, десятки тысяч людей. Ведь это не какая-то фантастика, тут от всей фантастики лишь разовое перемещение во времени… Это жёсткий, местами жестокий, но реализм, где нашлось место и патриотизму. Ты, Максим, езжай в Москву, попробуй, может, что-то и получится. Жаль, конечно, что без рекомендации…
— Может, хоть от какого-нибудь уже пензенского писателя сгодится, состоящего в Союзе? — предложил я.
— В принципе, тоже вариант, — согласился Михаил Борисович. — А ты кого-нибудь из них знаешь?
В общем-то, знал я точно одного, кто в это время уже состоял в Союзе писателей. Звали его Николай Иванович Катков, в начале 90-х возглавлял литературный журнал «Сура», в котором при его непосредственном участии были опубликованы мои первые рассказы. Мужик неплохой, насколько я помнил, фронтовик, поэтому я и предложил Козыреву его кандидатуру.
— Только как его найти… Очень уж не хочется снова идти к этому Бузыкину, он из вредности может не дать мне его адрес или телефон.
— Ерунда, и без Бузыкина найдём. Вернее, я ему утром позвоню, скажу, что просто ищу Каткова, твою фамилию упоминать не стану, и если спросит, для чего ищу — что-нибудь придумаю. Уж руководителю отдела строительства и ЖКХ обкома партии он вряд ли откажет. Так что с обеда уже можешь мне звонить на работу. Запоминай номер, он простой…
Я позвонил из приёмной училища, оказалось, что Козырев уже пообщался с Катковым, обрисовал ситуацию, правда, опустив момент с ладошкой на коленке, и тот готов принять рукопись к рассмотрению. Мне были продиктованы домашние адрес и телефон писателя, и тем же вечером после репетиции я направился относить рукопись.
Вполне ещё крепкий мужчина пятидесяти с небольшим лет, он сразу же усадил меня пить чай, за которым принялся выспрашивать, как я докатился до жизни такой. То есть с чего это я вдруг в таком молодом возрасте сочинил целый роман, и какие у меня вообще в жизни приоритеты. Когда, кажется, я всё уже про себя рассказал, Николай Иванович попросил подробнее осветить мой визит к Бузыкину.
— Мне товарищ Козырев в целом обрисовал ситуацию, но хотелось бы услышать из первых уст.
Я в деталях пересказал свой разговор с Бузыкиным, так же умолчав о попытке харассмента. Катков, выслушав меня, грустно покачал головой:
— Знал, что Бузыкин не на своём месте, но что он окажется такой сволочью… Это же надо, в соавторы набиваться. Руки ему больше не подам!
Дальше мы поговорили о моей рукописи, Николай Иванович обещал прочитать за день и в среду до отъезда я должен был зайти к нему за рекомендательным письмом. Правда, предупредил, что если роман ему не понравится, то, парень, не обессудь, никакого тебе письма.
В среду Катков встретил меня чуть ли не с распростёртыми объятиями и уже напечатанной на машинке рекомендацией в пяти (как он объяснил, на всякий случай) экземплярах, жаль только, без печати местного отделения Союза писателей. В своей рекомендации он сначала перечислял свои изданные книги, чтобы у читавшего не возникало сомнений, что это настоящий, а не липовый писатель, а основная часть текста была посвящена моему роману. Приятно было прочитать лестный отзыв от маститого коллеги. Как и прежние читатели-фронтовики, Николай Иванович оценил не только литературный уровень книги, но и отражённый в ней реализм войны.
Сразу он меня не отпустил, снова угощал чаем с малиновым и вишнёвым вареньем, и по ходу дела принялся рассказывать о нюансах писательской деятельности. Например, просветил, что для того, чтобы стать членом Союза писателей и получить возможность заниматься только литературным творчеством, не прослыв при этом тунеядцем, нужно издать хотя бы одну книгу. И при этом на ней можно ещё и неплохо заработать, если она вышла в одном из центральных издательств страны, то есть в Москве или Ленинграде.
— Тут ведь вот ещё какая штука… Как я уже говорил, если ты не член СП, то издать книгу, тем более в Москве, практически нереально. Поэтому подавляющее большинство начинающих писателей сначала публикуются в региональных литературных журналах. В Пензе, к сожалению, такого нет, но есть в Саратове неплохой журнал «Волга». Там многие пензенские писатели и поэты публикуются. Вот туда бы тебе сначала попробовать пристроить свою рукопись.
— Если в Москве не получится, то с удовольствием воспользуюсь вашим советом, — вполне искренне пообещал я.
Ну а что, ведь действительно многие писатели и поэты на пути к своим книгам публиковались не то что в журналах, а вообще в газетах. И ничего, шаг за шагом двигались к всесоюзной известности. Чем я лучше их? Тем, что прибыл из будущего? В данном случае сомнительнее преимущество. Нет, можно было бы, конечно, начать штамповать по памяти чужие, ещё не написанные вещи, но как-то мне это претило, вызывало отторжение, такое же, как и в случае с воровством чужой музыки. Тем более что я могу чуть ли не слово в слово переписать и свои, изданные в будущем книги.