Второй шанс — 2
Шрифт:
— Однако, однако…
— А вот ещё и рекомендация от члена Союза писателей РСФСР.
Он прочитал её, покачал головой, затем, не в силах больше сидеть, вскочил и принялся мерять свой кабинет шагами от стола к двери, я только и успевал водить вслед за ним головой.
— Знаете что, — наконец остановился ответсек, — я, пожалуй, возьму вашу рукопись, очень уж меня заинтриговало начало повести… простите, романа. Мы её зарегистрируем, как положено, однако заранее ничего обещать не могу. Во-первых, прежде чем делать окончательные выводы, нужно ознакомиться с произведением целиком. А во-вторых, надо мной
Он подтолкнул ко мне чистый лист с карандашом «Koh-i-Noor», но я их отодвинул в сторону.
— Мои данные и данные моей мамы, включая её рабочий телефон — лежат внизу папки на отдельном листочке. А вы можете мне написать свой номер? Если в течение месяца от вас не будет звонка, я наберу сам, и уже точно буду знать, что моя рукопись не пришлась ко двору.
— Ну уж так заранее не нужно себя хоронить… Впрочем, всякое может быть, вдруг и впрямь редактор рукопись зарубит, а я забегаюсь и забуду вас набрать.
Но всё же на том же листе, который мне недавно подсовывал, написал номер своего рабочего телефона и даже дни и время, когда по этому номеру можно звонить.
Издательство «Молодая гвардия» я покинул в четверть одиннадцатого, а сорок минут спустя я уже входил в здание издательства «Художественная литература», подумав, что от вокзала быстрее было бы сначала добраться сюда, а потом уже в «Молодую гвардию», как-то этот момент я малость не подрассчитал. Ну ничего страшного, главное, что билет на поезд в кармане, а впереди ещё уйма времени.
Здание так же в 5 этажей, и архитектура чем-то похожа. Вот только в отличие от предыдущего «чек-пойнта», на этот раз я был встречен дежурным милиционером, который поинтересовался, к кому я, собственно говоря, направляюсь. После моих объяснений он заявил, что мне следует пройти в отдел прозы, расположенный на самом последнем этаже, спросить редактора отдела Изольду Генриховну. Хм, я-то ладно, молодой, а вот каково пожилым писателям и поэтам с их одышками карабкаться наверх… Специально, наверное, так устроили, чтобы поменьше народу к ним шастало. В общем, доскакал молодым козликом через ступеньку до отдела прозы, где три женщины и мужчина лет тридцати с округлившимся лицом, похоже, не столько работали, сколько гоняли чаи и травили друг другу какие-то байки.
— Здравствуйте, я рукопись принёс.
Один из присутствующих, которого я как раз прервал во время рассказа им какой-то забавной истории, посмотрел на меня, словно на муху, жужжащую над вазочкой с вареньем.
— Мальчик, какую рукопись? — тяжко вздохнул он. — Тебе сколько лет?
— Пятнадцать, — набычившись, буркнул я.
— Небось стишки накропал? Ан нет, папочка пухленькая, похоже, целую повесть или вообще роман. Поди ещё и шариковой ручкой писал?
Со стороны женщин помоложе раздались язвительные смешки, а я стоял и медленно наливался злобой. Вот ведь паскуды, смешно им, словно я не начинающий писатель, а какой-то скоморох с ярмарки.
— Товарищи, ну хватит уже, — подала голос из угла пожилая, полная тётка с шалью на плечах. — Вас как зовут, молодой человек?
— Максим.
— Давайте
— Вот…
— Катков какой-то, — пробормотала она, пробежав глазами бумагу и прикрепляя её скрепкой с внутренней стороны обложки папки. — Хорошо, присядьте пока.
Пока она глядела первые страницы рукописи, я сидел рядом, стараясь не обращать внимания на всё ещё раздающиеся за моей спиной смешки. По мере того, как всё более удивлённо приподнимались брови читательницы, смешки начали стихать, переходя в перешёптывания. Наконец, явно с неохотой, женщина сотрудница отдела оторвалась от чтения и подняла на меня удивлённо-подозрительный взгляд:
— Максим, скажите, пожалуйста, а кто это написал?
Я мысленно вздохнул, а вслух произнёс:
— Там же на первой страничке написано под заголовком, что автор Максим Варченко. Если что — я не Максим Максимович, это не мой отец написал, а я собственной рукой… вернее, собственными руками напечатал на машинке.
— Хм, э-э-э, — растерялась женщина, рыская взглядом по сторонам, словно в поисках поддержки. — И долго вы это писали?
— Долго, почти три месяца.
— И это ты называешь долго?! — воскликнул со своего места тот самый тип, что стебался надо мной несколько минут назад. — Да у нас писатели годами книгу пишут, а потом ещё столько же в очереди на публикацию стоят.
Он встал, подошёл к нам и протянул руку к папке:
— Изольда Генриховна, позволите?
— Почитай, Павлуша, тебе тоже, надеюсь, будет интересно.
После чего вернулся за свой стол, углубившись в чтение. Ха, для писателя будущего, работающего за компьютером, три месяца и в самом деле достаточно долгий срок. Вспомнить хотя бы моего коллегу из Саратова, тот выдавал по роману в месяц, а то и быстрее управлялся. Лет за десять, как он ощутил в себе писательский порыв, написал почти семьдесят книг. Вот это я понимаю, скорость… При этом обвинить его в графоманстве язык не поворачивался, я сам не без удовольствия читал эти книги. А тут отсутствие компьютера вносит свои коррективы, на машинке печатать гораздо дольше и неудобнее.
— И давно вы пишете, юноша? — продолжила свой допрос Изольда Генриховна.
— Ну как… В седьмом классе рассказик написал в тетрадке, а после этого ничего. И тут, как начался учебный год, меня словно обухом по голове — приспичило написать роман. И сюжет словно сам собой родился.
— Судя по аннотации, книга должна быть достаточно интересной, и слог у вас вполне, я бы сказала, сформировавшийся, даже, быть может, проглядывает собственный почерк… Но ведь тут имеется одна небольшая, но очень вредная закавыка.
Она сделала паузу, надеясь, видимо, что я поинтересуюсь, в чём именно закавыка заключается, но, так и не дождавшись от меня вопроса, продолжила:
— Вы ведь в свои пятнадцать не член Союза писателей РСФСР?
— Пока нет, — мотнул я головой.
— Вот видите, а мы публикуем в подавляющем преимуществе тех, кто состоит в СП…
— А что, Пушкин, Тургенев, Гоголь или Толстой состояли в каких-то Союзах? — немного невежливо перебил я собеседницу. — По-моему, максимум, во что они объединялись — это литературные кружки, и публиковали их отнюдь не за то, что они где-то состояли, а за талант.