Второй шанс
Шрифт:
– Из вас двоих ты всегда была более сильной и стойкой девочкой…
– Я такой была только потому, что Эва стояла у меня за спиной… Она была моим крепким тылом!
– вскрикнула Лина и подскочив на ноги, начала сновать туда-сюда по комнате.
– Как ты не понимаешь этого? Эва всегда была мягкой и деликатной, и я хотела её защищать, чтобы она оставалась такой же всегда! И одновременно этого же придавало мне сил! Я знала - чтобы я не сделаю, как не поступлю, что не скажу, она поймёт меня, поддержит, укажет верный путь или мягко пожурит и попытается показать ситуацию с другой стороны. Но чтобы не случилось -
– Доченька, ну перестань… - отец судорожно вздохнул, а на его глазах выступили слёзы.
– Ты ещё обретёшь себя. Научишься жить заново… Понимаю, что сейчас слова тебе совсем не помогут и боль очень сильна, но однажды наступит день и ты почувствуешь, что она отступает. А я тебе помогу в этом. Всегда буду рядом и поддержу.
Поднявшись, папа поймал бегающую туда-сюда сестру и прижал её к себе, а потом измученно добавил:
– Знаю, что был вам плохим отцом… Когда ваша мама умерла, я долго не мог прийти в себя и погрузился в работу. А потом, чем больше вы росли, тем сильнее напоминали мать и мне становилось ещё больнее… Чтобы лишний раз не бередить рану, я старался немного с вами общаться, надеясь, что потакая вам во всём, компенсирую своё невнимание… И постоянно себе говорил, что в любой момент могу наверстать упущенное… Но оказалось, что я ошибался… Но теперь точно всё изменится, - твёрдо заверил он.
– Ты можешь рассчитывать на меня в любой момент. Эву никто не заменит ни тебе, ни мне, но жить дальше необходимо. Мы есть друг у друга, а значит, всё вынесем.
– Не уверена, что вынесу всё это, - нервозность сестры сменилась апатией и стоя в крепких объятиях папы, Лина заговорила бесстрастным голосом.
– Я как будто наполовину мертва и так жить невозможно. А знаешь, что самое страшное? Это я накликала смерть на Эву…
– Эй, ты что говоришь?
– недоуменно спросила я.
– Это моя неуклюжесть во всём виновата!
– Там, в салоне, мы с Эвой как обычно поддевали друг друга, и на одно из её замечаний, я сказала, что скорее костлявая с косой замаячит на её горизонте, чем появится тот, кто заткнёт мне рот, - продолжила Лина, и я нахмурилась, совсем позабыв про её шутливые слова.
– Понимаешь? Это я виновата! Я! Я!
– Доченька, ну что ты говоришь? Это тут совсем не причём, - ответил отец, гладя её по голове.
Но Лину как заклинило. Повторяя постоянно “я”, она замотала головой и я поняла, что дело совсем плохо. “Или нет? У неё истерика. Может, будет лучше, если она выплеснет всю боль? Ох, надеюсь папа поможет ей”, - кружа возле них и не имея возможности облегчить страдания родных, мне оставалось только сопереживать и наблюдать за происходящим.
– Не трогай меня!
– внезапно закричала Лина и, отпихнув отца, снова принялась бегать по комнате.
– Я ужасный человек, раз смогла такое сказать сестре! И недостойна сочувствия сейчас!
– Шшш, моя родная, - папа вытянул руки и стал медленно подходить к ней.
– Ты не виновата. Это была шутка. Просто сейчас она кажется мрачной и неуместной. Это из-за переживаний… Тебе надо поплакать или отдохнуть, и ты поймёшь, что твои слова здесь ни при чём…
– Нет! Именно я виновата!
– на секунду остановившись, завизжала сестра.
– Я! Я! Я!
“О, Боже! Это не истерика, а нервный срыв. Бедная моя Линочка! Папа должен хоть что-нибудь сделать!” - подумала я, с отчаянием наблюдая за метаниями сестры.
А папа и сам понял, что Лине требуется помощь. Поймав, он сжал её в своих медвежьих объятиях и громко крикнул, перекрывая голос сестры:
– Кирилл, врача!
Врач, по-видимому, уже находился рядом, потому что дверь открылась спустя несколько секунд, и вошёл сначала помощник отца, а за ним подтянутый мужчина лет сорока.
– Отпустите меня, - ещё громче завизжала Лина и попыталась вырваться.
– И уйдите все! Не хочу никого видеть!
– Линочка, солнышко моё, сейчас тебе сделают укол, и ты поспишь, - начал увещевать отец, продолжая держать её.
– А завтра станет легче, вот увидишь…
– Не станет! Мне никогда не станет легче!
– сестричка перешла уже на такие высокие ноты, что меня пробрал ужас.
– Необходимо девушку уложить, - печально произнёс врач и, поставив на стол небольшой саквояж и открыв его, достал одноразовый шприц и ампулу.
– Кирилл, помоги, - отрывисто бросил отец и кивнул на одну из кроватей.
Тот с готовностью подбежал к отцу, и когда тот приподнял сестру, взял её за ноги. Пока её несли к кровати, Лина орала и брыкалась, но потом неожиданно на секунду затихла и наконец-то разразилась слезами.
– Поплачь, моя хорошая, поплачь, - ласково сказал папа, когда её уложили на кровать, и сев рядом, принялся гладить её по голове.
Слушая рыдания сестры, её судорожные всхлипы, глядя в глаза полные слёз, я не выдержала и сама расплакалась. Зависнув рядом, я очень хотела стереть слезинки с лица Лины и постоянно приговаривала, поглядывая на доктора:
– Ну пожалуйста, быстрее! Сделайте ей укол, чтобы она успокоилась.
Только когда Лине его сделали, я смогла с облегчением выдохнуть.
– Всё хорошо. Сейчас заснёшь, и тебе обязательно приснится что-нибудь хорошее, - нежно сказала я, наблюдая, как сестричка постепенно затихает и её охватывает сон.
– Здесь Ангелину оставим или перенести в гостевую спальню?
– спросил Кирилл.
– Я сам перенесу её. Проводи доктора, - устало сказал отец, а потом повернулся к врачу.
– Возможно, завтра снова понадобится ваша помощь.
– Я приеду в любое время суток по первому же вызову, - заверил врач, складывая всё в саквояж.
– И порекомендовал бы ещё обратиться к психологу. Специалист быстрее поможет преодолеть такую потерю.
Ничего не ответив, отец снова посмотрел на сестричку и тяжело вздохнул, а когда доктор и помощник покинули комнату, осторожно подхватил Лину на руки и отнёс в гостевую спальню. Сняв с неё только туфли, он прямо в одежде уложил её в кровать, и заботливо укрыв одеялом, ещё минут двадцать наблюдал за ней, а потом поднялся и тихо вышел из спальни.
“Ох, надеюсь, что больше такого не повторится. Не вынесу я. Невероятно больно и тяжело, а самое противное в этом - беспомощность!” - подумала я, опускаясь рядом с сестрой на кровать и зажмурилась, пытаясь отрешиться от увиденного в детской.