Второй Шанс
Шрифт:
— И зачем же?
— Хочу понять, — сказал ученый, закрывая свой “Драхт” и откладывая. – История… она ведь не терпит белых пятен. Всему всегда есть объяснение. У каждого явления есть причина и повод. Но в интересующем меня периоде их… слишком много. Я не понимаю, как это допустили, почему обходят их молчанием… Как будто их… и вовсе… нет.
— А почему вы думаете, что они есть? – поинтересовалась я.
Басх рывком достал из сумки карту. Это была не та, старинная, с секретом, а новая, на который вычерчен был наш маршрут. Она развернулась
— Ведь Стражи – есть, верно? Тогда почему их нет здесь?
— Не знаю.
— А я – знаю. Потому, что проще забыть о том, в чем не можешь разобраться. Объявить несуществующим то, с чем не можешь справиться. Объявить неважным, несущественным! – Басх ударил по карте ладонью.
— Я думаю, мало кто может этого избежать, — хмыкнула я. – Зачем жизнь-то усложнять?
— А если ваша жизнь — поиск истины? — хмуро спросил ученый. – Если ваш долг – понять, в чем состоит правда? Можете ли вы закрыть глаза на вопросы, на которые трудно ответить?
Оглушенная ромом и горячностью его слов, я рассмеялась:
— Да ведь так поступают все, Басх! Возьмите любого человека, которому приходится принимать какие-то решения. Да в любую городскую ратушу загляните. Они даже не задумываются над тем, что может нарушить их душевный покой. Почему вас это так удивляет?
— А почему вас это не удивляет? Или вы не чувствуете, что это – порочный круг, из которого не вырваться?
От его слов мне снова стало смешно:
— Очень странно, что вы задаете этот вопрос мне, живущей теми лазейками, которые удается найти в законе. Или вы думаете, мы со Святошей подати каждую луну платим исправно? Если бы те, кто сидит там, в ратушах, придирались к каждой мелочи, нас бы не было.
Басх посмотрел на меня с удивлением:
— Но ведь… вы отчасти приносите пользу.
— Конечно, приносим, а то как же? Возим вещи, которые нужны людям, но которые те не смогут позволить себе купить с надбавкой из-за гигантской пошлины или вообще запрета, выставленного потому, что на какой-то попойке один князь изволил кинуть вилкой в другого. Или трахнул его любимую собачку. И, знаете ли, ни один из них не переживал, что не взвесил все “за” и “против”, принимая решение. Но при этом они могут быть вполне себе неплохими правителями, на которых народ вовсе не жалуется. Разве нет? К чему такие метания?
— К тому, что это, в конце концов, неправильно, — ученый начал злиться. – Вы же сами учили историю в Арэль Фир.
— Ну, учила, и что с того? – не стала отпираться я.
— Вы помните Саагир-Наохрем?
— Помню.
— Почему, по-вашему, об этом времени так мало рассказывают? И то – все какие-то предания. Ведь войны с эльфами длились несколько поколений! Почему неизвестно, отчего они прекратились, но вторжения в Тсе Энхэль Асуриат так и не произошло? Связь между ним и остальным миром оборвалась так внезапно, и никто не отвечает, почему.
— Я не настолько интересовалась историей, чтобы обратить на это внимание. Для меня вся история – это сплошное предание. Я ведь уже говорила вам, что живу сегодняшним днем.
Басх прижал ладони к вискам.
— Да, я понимаю. Но для меня это очень важно. Я очень хотел бы докопаться до ответов на множество оставленных официальной историей вопросов… Это моя цель. Я живу этим, если хотите. Вот вы о чем-нибудь мечтаете?
— Даже и не знаю. Проснуться завтра живой, наверное.
— Вы боитесь смерти?
— Конечно. Все боятся. Или вы – нет?
— Нет. Я бы с радостью умер, если бы это было нужно для моего дела.
— Я думаю, что этому делу вы нужнее живым, — сказав это, я улыбнулась ученому. Хотелось подсластить пилюлю, да и вообще в таком настроении мне хотелось поговорить о чем-то более приятном и спокойном, чем история и неприятная правда нашей действительности. Особенно мало желания я имела обсуждать последнее: в безоблачно честное и справедливое Воссиянное Царствие, которое обещают жрецы Синего Неба, я не верила, а значит, с этой правдой приходится мириться и принимать ее как должное.
— Оно меня переживет. Вы же сами говорите, что были и другие, кто пытался пройти в земли эльфов.
— Вы, кстати, не первый наироу на моей памяти, который этого хочет.
— Серьезно?
— Угу.
— Но, может, стану первым, у кого все-таки получится, — Басх тоже улыбнулся. – Вы считаете меня дураком?
— Угу, — кивнула я. – Но ведь вас это не волнует.
— Ха-ха-ха! Вы совершенно правы. Нисколько.
Ром в моей крови взмолился: “Ну почему, почему ты не можешь хотя бы на некоторое время унять свою эту дурацкую честность?!”. В глазах Басха все так же плескалось тепло от очага, и у меня в голове плыло от этой дурманной зелени. Мы такие разные, просто до невозможности… почему же я его так хочу?
Хорошо, что я не выпила больше, иначе сейчас я бы уже не думала.
— Белка, можно задать вам нескромный вопрос?
Я чуть не поперхнулась:
— Какой?
— Э… как так получилось, что у вас… так странно отколот зуб?
Вот те раз! Разулыбалась, дура. Надо же было так не вовремя забыть про эту… особенность… собственного оскала!
— Как-как… Орехи грызла, вот как, — отрезала я, чувствуя себя очень противно. – Пойду-ка я спать. Доброй вам ночи.
— Ой, я надеюсь, я вас не обидел?..
— Нисколько, — передразнила я его и полезла на лежанку. В ожидании сна я даже позволила себе пустить несколько тихих слезинок и вспомнить несколько наиболее неприятных ругательств. А потом стало тепло, тихо и все равно.
…Я вдохнула запах хвои. Он был не сырым, а очень душистым – как бывает летом. Как-то это странно: во-первых, я не помню, чтобы я выходила из сруба, во-вторых, почему в небе горит какой-то неестественно яркий закат? Осенью таких точно не бывает. И сколько ж я, выходит, проспала?