Вторжение в Московию
Шрифт:
– Иди к царю! Сама знаешь, как утешить его!.. Хм! Вроде баба, а ведешь себя как девка! – заметил он её блестевшие смущением глаза…
Агашка робко вошла в царскую горницу и остановилась у порога.
– Как тебя зовут, а? – спросил Матюшка девку, стоявшую у двери не поднимая глаз, хотя было заметно, что она не стеснялась его.
– Агашка, – промолвила та.
Он провёл её в горницу, раздел и осмотрел… Все заботы и тревоги о каком-то дне, сейчас ненужном, свалились в иной мир, и он погрузился в бездумную муть…
– Иди, иди к себе! – прогнал он её, когда всё было кончено, а он почувствовал,
Она поднялась с постели, в тусклом свете ночника мелькнули большие белые формы, прошлёпала босыми ногами до лавки, надела рубашку и сарафан и бесшумно выскользнула из горницы.
Он остался один, и снова в его голове заползали всё те же мысли. Он встал, нашёл на столе кувшин с медовухой, который распорядился принести сюда Пахомка специально для них. Припав к нему, он глотнул, но лишку, и закашлялся… И тотчас же проснулся каморник, что спал подле его двери, охраняя, как верный пёс, его сон. Он напился, снова лёг в постель и ещё долго ворочался, глядел, как на поставце у двери блестит одиноко кувшин с медовым питием, к которому так и не притронулась Агашка… Заснул он уже под самое утро, даже не заметил, когда и заснул.
В полдень же на царском дворе поднялась суматоха и какой-то шум, вскрики…
Он выглянул в окно из терема и увидел, что во двор влетели на замордованных конях два его гонца. Они спрыгнули на землю, кинулись к крыльцу и стали торопливо подниматься вверх по лестнице.
«Да что же ещё случилось-то?!» – неприятной мыслью заскребло внутри у него; да он ждал одно, а вдруг там, эти числа, ему подсунули какую-нибудь пакость…
Через минуту в его комнату вошёл Пахомка с гонцами. Гонцы остановились у порога, а Пахомка прошёл вперёд к нему и почему-то заговорил тихо, как будто боялся, что кто-то подслушает его:
– Государь, сюда идёт полк гусар пана Будило, мозырского хорунжего [14] …
«Ах, эта манера разводить тайны там, где не нужно!» – чуть не вспылил он, хотя весть была радостной.
И тут же в горницу заскочил Меховецкий, лицо блестит, и громкий, во всё горло, вскрик чуть не оглушил Матюшку: «Будило Оська идёт! Я же говорил тебе, что он придёт и к сроку!»
«К какому ещё сроку?!» – мелькнуло удивлённо у Матюшки; он никогда не открывался перед Меховецким. Но всё это моментально вылетело у него из головы при одной только мысли, что подтвердилось последнее его предсказание… Да, те числа не обманули!..
14
Хорунжий – знаменосец в войске.
– А-а! – протянул он равнодушно, совсем как «Немой» Алёшка, и так, что даже Меховецкий подозрительно глянул на него.
В тот день Осип Будило подошёл с полком к городу, расположился станом под ним и тотчас же явился в хоромы, чтобы представиться царю. У крыльца хором его встретил Меховецкий и проводил в горницу. Там на троне сидел царь, а подле него стояли рынды, в два ряда сидели бояре из ближней его думы.
Меховецкий ввёл в горницу хорунжего и объявил его: «Государь и великий князь Димитрий Иванович, тебе, государю, челом бьёт хорунжий войска польского, вольный человек Осип Будило!»
Будило поклонился Матюшке, подошёл к трону и коснулся губами его руки.
Матюшка посмотрел на Меховецкого, который уверенно торчал перед троном, и спросил взглядом его, мол, правильно ли я веду себя. Заметив одобрение на его лице, он подал знак ему, чтобы он сказал речь.
– Государь и царь Димитрий, – выступил вперёд и заговорил Меховецкий, обращаясь к хорунжему, – имеет великую радость от прибытия вольных гусар для помощи ему в деле освобождения его наследного трона от Шуйского, который воровством захватил его…
В тот день Матюшка задержал хорунжего у себя в хоромах. И за столом долго шла весёлая пирушка. Так что Будило уже никуда не уехал из хором, там же и уснул на лавке в горнице, куда его свели под руки царские холопы.
Два дня затем ушли на переговоры с Будило о жалованье его гусарам. И вот на третий день он опять приехал с утра в царские хоромы. В горнице у царя уже был Меховецкий и ещё какие-то русские. И там Будило снова завёл разговор об окладах. Пахомка же, когда всё это затянулось и все стали нервничать, приказал холопам подать к столу вино и медовуху. Все выпили и подобрели, беседа сразу оживилась.
В разгар застолья слегка скрипнула и приоткрылась дверь в горницу. И в щели сначала показался пробор, расчёсанный надвое и смазанный маслом. Затем показались круглые глаза, появилась вся голова подьячего. И, так застыв, она промямлила робким голосом: «Государь, из Тулы атаман пришёл… Отважный и красивый!.. Хм!» – поперхнулась она от собственной же смелости.
Будило громко хохотнул: «Хо-хо!» Взглянув же на царя, он вздохнул, повёл бровями: мол, что поделаешь, если у тебя такие трусливые холопы.
Димитрий подал знак подьячему: «Пусти! Узнаем, что принёс гонец!»
– Постой, государь! – поднялся с лавки Меховецкий. – Дай-ка я выйду к нему!
Ему почему-то стало беспокойно, с лица сползла улыбка. Не дожидаясь согласия Матюшки, он вышел из горницы, пробежал сенями, выскочил на теремное крыльцо и посмотрел вниз.
Во дворе царских хором на карауле прохаживались, как обычно, стародубские городовые стрельцы. У коновязей торчала большая группа жолнеров [15] и гусар. Они держали наготове лошадей так, что было ясно: царь принимает у себя знатных польских гостей. У самого же крыльца стояли два донских казака. По одежде и по выправке было заметно, что это не простые казаки.
15
Жолнер – наёмный солдат в польско-литовском войске.
«Атаманы!» – подумал Меховецкий и быстро спустился вниз. Приглядевшись к одному из них, он удивился.
– Атаман, я видел тебя где-то уже!.. А-а! Ты у Корелы ходил подручником! Так ли это? Заруцкий!
Да, это был Заруцкий, атаман донских казаков, ещё молодой, лет двадцати пяти, высокий ростом, статный и красивый, как говорил подьячий.
– Да, – ответил Заруцкий и вспомнил, что видел Меховецкого в свите Димитрия в Москве среди его польских сторонников. И он был весьма близок к царю, судя по тому, как часто мелькал подле него.