Вторжение
Шрифт:
– Да какая тележка?! – возмущенно закричал Тарасов. – Сам же знаешь, что ерунду говоришь. Ну стрельнул я – так, для пробы. Что тут такого?
– Для пробы, говоришь? – Лесник выпустил изо рта клуб дыма и, прищурив глаз, посмотрел на Тарасова. – Жалко, ты зеркала с собой не носишь. Посмотрел бы сейчас на себя. По твоему же виду все ясно – гнал зверя как проклятый. Изгваздался аж весь! И еще будешь мне шарики вкручивать – для пробы!
– Не гнал я никакого зверя, Игнатьич! – дрогнувшим голосом проговорил Тарасов. – Богом клянусь.
– У меня к таким, как ты, веры нет, – спокойно заметил лесник. – Вот я сейчас покурю и пойдем.
– Куда?
– А туда, откуда ты пришел. Смотреть будем, как ты для пробы стрелял. И сразу предупреждаю – найду зверя, держись! Жалеть не буду – измордую так, что жена не узнает. Штрафами вашего брата, браконьера, не возьмешь!
– Да пошел ты! – мрачно сказал Тарасов. – Никуда я с тобой не пойду. Мне домой надо.
– Пойдешь, – убежденно ответил лесник. – Захочу, так побежишь. На Пиночета посмотри. Пойдешь как миленький.
Наступила короткая пауза. Лесник докурил сигарету, заплевал ее и тщательно растер окурок каблуком.
– Поднимайся! – сказал он. – Веди показывай, чего в моем лесу натворил. И лучше, если не будешь мне мозги туманить – быстрее твои мучения кончатся.
Тарасов встал, хмуро посмотрел на здоровенного черного пса, на лесника, потом уставился себе под ноги и неожиданно сказал:
– Слышь, Игнатьич, может, решим все по-хорошему? Ты ведь меня давно знаешь. Вроде как не совсем чужие. Ты – мужик злой, с характером, но все знают, что ты в ментовку людей не сдаешь. За это тебя все уважают…
– Ты мне зубы не заговаривай, – оборвал его лесник. – А в ментуру я вас не сдаю по одной причине – это для вас не наказание. Подумаешь, штраф возьмут! С вас это как с гуся вода. А мое учение надолго запоминается.
– Тут такое дело, Игнатьич, – совсем мрачно сказал Тарасов, – твое учение тут ни к чему. Я в лесу человека завалил.
Лесник быстро взглянул на него, нахмурил лоб и опять полез за сигаретой.
– Не врешь? – деловито спросил он, чиркая спичкой.
Тарасов молча взглянул ему прямо в глаза.
– Понятно, – сочувственно произнес лесник. – И как же тебя угораздило, Тарасов? Только давай всю правду. Я не следователь – меня обманывать бесполезно. Случайный выстрел или умышленное злодейство?
– Жизнь свою защищал. Самооборона, – объяснил Тарасов. – В меня-то тоже стреляли. Мои выстрелы ты слыхал, а что из пистолетов палили – не понял, что ли?
– По правде говоря, удивился маленько, – признался лесник. – С тех пор как три года назад тут пьяные офицеры тир устроили с шашлыками, ничего похожего не было. И кто же это тебя?
– Короче, тут такая история… – заговорил Тарасов.
Лесник Серов был уникальным человеком. Обладая крутым нравом, огромной физической силой и отчаянным характером, он давно стал грозой всех местных браконьеров. Спуску он никому не давал, хотя уследить за всем, конечно, не мог. Его боялись и ненавидели, но больше все-таки боялись. Однако он действительно никогда и никого не отдавал в руки правосудия и этим снискал к себе определенное уважение. При этом он был человеком себе на уме и, например, охотничьим забавам большого начальства никогда не препятствовал. Наоборот, создавал, как говорится, режим наибольшего благоприятствования, за счет чего имел довольно крепкие тылы и за свое положение мог не опасаться. Тех самых гуляк-офицеров, о которых он рассказывал Тарасову, Серов самолично тогда вздул, повязал и сдал в комендатуру. Скандал получился крупный, начальник воинской части был в бешенстве, но Серова защитило городское руководство. Браконьеры помельче время от времени сговаривались отомстить леснику, но до настоящего дела никогда так и не доходило – все знали, что в драке Серов пойдет до конца.
Тарасов в целом испытывал к леснику неприязнь, но отдавал ему должное – стукачом тот никогда не был. Теперь, попав в крайне щекотливую ситуацию, Тарасов счел за благо рассказать Серову все. Запирательство действительно могло выйти ему боком, лесник вранья не прощал.
Но зато теперь судьба Тарасова была целиком в его руках. От лесника зависело, как поступить – сдать Тарасова в руки правосудия или отпустить на все четыре стороны. Тарасов постарался быть в своих признаниях как можно убедительнее и для этого даже изложил Серову все свои соображения насчет тех целей, которые могли наметить себе бандиты. Он напомнил о событиях двухлетней давности и поделился своими предположениями о том, что где-то в районе Черной Топи могут быть припрятаны денежки.
Серов выслушал все очень внимательно, но по его непроницаемому лицу невозможно было понять, что он думает. Когда Тарасов закончил свою исповедь, лесник неожиданно угостил его сигаретой, опять закурил сам и въедливо поинтересовался, почему, если бандитам нужен был проводник, они стали стрелять в него, а потом вдруг прекратили преследовать.
– Не вдруг, Игнатьич! – умоляющим голосом сказал Тарасов. – Говорю же, одного из них завалил! И еще одного подранил, кажется… И это вопрос, прекратили они или нет. Может, они сейчас за кустами крадутся…
– Это вряд ли, – покачал головой Серов. – Пиночет их давно бы учуял.
– А стрелять они начали, когда увидели, что я уйти могу, – продолжал Тарасов. – Они же боятся, что я в ментовку стукну.
– А ты, значит, не стукнешь? – Лесник прошелся по нему испытующим взглядом.
– Только этого еще не хватало! – горячо произнес Тарасов. – Зачем мне лишняя головная боль? У меня своя жизнь.
– А как же насчет москвичей? Они ведь тоже живые. А ты, выходит, их подставил?
– Своя рубашка ближе к телу, Игнатьич, – проникновенно сказал Тарасов. – Сам знаешь, у меня семья, дети. За чужих людей шкурой рисковать не хочу.
– А за два «лимона», которые в лесу припрятаны, тоже не желаешь рискнуть? – хитро прищурился Серов.
Тарасов замахал руками.
– Лучше, знаешь, синица в руках, – убежденно заявил он. – Я этих денег не видел. Это я думаю так, что припрятаны, а на самом деле, кто знает? Да и не надо мне их. Я человек не гордый – своим трудом проживу.
– Знаю я твои труды, – сурово сказал лесник. – Ну ладно. Пошли посмотрим, правду ты мне наговорил или лапши на уши навешал. Если не соврал, один разговор будет, а если голову мне морочил, то совсем другой… Пиночет, ко мне!