Вуали Фредегонды
Шрифт:
В следующее мгновение целая туча франкских воинов обрушилась на врагов и далеко оттеснила их. Зигебер оказался в полном одиночестве, словно на поляне среди лесной чащи. Он сел, с трудом переводя дыхание, и вонзил меч в землю. Ему хотелось стереть кровь с лица, но руки тоже были все в крови. Тогда он запрокинул голову и, закрыв глаза, подставил лицо струям дождя.
Когда он снова открыл глаза, то тут же перехватил устремленный на него испуганный взгляд гунна — безоружного, стоявшего на коленях совсем рядом с ним, а потом увидел и своих воинов, окруживших пленника. Основное сражение закончилось. На равнине виднелись сотни беглецов, пеших и конных, которых франкские всадники настигали и убивали без всякой жалости. Чуть ближе те, кто не успел убежать,
Все франки инстинктивно приблизились к королю, образовав вокруг него плотное кольцо и вопя от радости. В этот момент, словно то было Божье знамение, ливень прекратился и небо начало проясняться. Если бы сейчас среди них оказался священник, он конечно же не преминул бы возблагодарить Всевышнего за эту победу.
В окружающей толпе Зигебер увидел знакомое лицо Зигульфа, а рядом с ним — Готико, черты лица которого были искажены гримасой боли. На его рубашке, очевидно, была не только кровь врагов.
— Ну, — Зигебер приблизился к нему, — что скажешь?
— Тебе еще многому надо научиться, — прошептал Готико. — Но для начала совсем неплохо.
Зигебер от души рассмеялся, запрокинув голову. Потом повернулся к стоявшему на коленях гунну, неподвижному, с блуждающим взглядом.
— Поднимите его.
Этот приказ не был отдан никому в отдельности, но стражники короля, стоявшие вокруг, в одно мгновение подняли гунна и поставили на ноги.
— Ты понимаешь, что я говорю?
Человек не отвечал. Он едва осмеливался взглянуть на короля. На нем было одеяние с широкими рукавами, из грубой ткани, длиной до колен, сапоги с загнутыми носками и меховая шапка, закрывающая уши. Одежда была похожа на монгольскую, но в лице человека не было ничего азиатского, несмотря на черные волосы и желтоватый цвет лица; разрез глаз и борода отличали его и от гуннов. Для сравнения Зигебер на всякий случай осмотрел многочисленные мертвые тела гуннов, распростертые повсюду, потом снова вернулся к пленнику.
— Заставьте его говорить, — приказал он. — Я хочу знать точно, с кем мы сражались.
К вечеру франки покинули поле сражения. Они оставили позади себя равнину, усеянную обезглавленными телами, — головы были отрублены и насажены на вбитые в землю копья, лицом к востоку. Если еще одна гуннская орда вторгнется на тюрингские земли, она, по крайней мере, будет знать, что ее ожидает.
Когда воины, прикрывавшие отход, в последний раз обернулись, чтобы взглянуть на равнину, они различили тучи воронья, слетевшегося словно из ниоткуда, и сгорбленные силуэты грабителей убитых. Впрочем, им уже было особо нечем поживиться — все оружие франки собрали, включая стрелы, большинство лошадей поймали и увели с собой. Пленников, числом около четырех сотен, обезглавили. Зигебер оставил в живых всего дюжину, одетых в самые богатые одежды, — очевидно, это были командиры. Ни о ком из этих людей нельзя было с точностью сказать, европеец он или азиат. Однако сами себя они называли Аhоиаr, это слово повторялось множество раз, и Зигебер решил, что это название одного из гуннских племен. Без сомнения, в Реймсе или Метце найдется достаточно сведущий монах, чтобы растолковать неразборчивое бормотание пленников.
Через два дня они въехали в Вормс — жители встретили их с таким безумным ликованием и такими почестями,
Король Хильперик занял Реймс.
Этот пир был очень похож на тот, что состоялся некогда в Париже. Те же самые воины, перекликавшиеся с разных концов стола, упившиеся пивом и набрасывающиеся на еду так, словно до этого несколько дней голодали; те же самые буржуа, молчаливые и напряженные, с испугом наблюдавшие за этой попойкой; те же самые надменные священники, старающиеся наставить своего нового повелителя на путь истинный и внушить ему Божьи заповеди. Попытки не имели успеха, но епископ Реймский, Эгидий, забавлялся этими политическими играми, в отличие от епископа Парижского, непреклонного Германия. Единственным отличием, на взгляд Фредегонды, было ее собственное место на этом празднике. В этот вечер она сидела рядом с Хильпериком и была одета не в скромное платье служанки, а в роскошный наряд со множеством драгоценностей, в косы ее были вплетены золотые ленты, губы и щеки слегка подкрашены.
Когда она появилась в сопровождении Уабы и служанок, все разговоры стихли. Каждый, с кем она встречалась взглядом, опускал глаза и склонял голову, кроме некоторых приближенных Хильперика — Дезидериуса, Берульфа и Ансовальда, которые сопровождали его и в этом предприятии; пользуясь правом давнего знакомства, они ограничились лишь дружескими улыбками. Сам Хильперик, облаченный в сверкающую парчу и увенчанный золотой короной Нейстрии, почтительно приветствовал ее и усадил рядом с собой — словно бы именно Фредегонда была его законной супругой.
Этот миг должен был стать триумфальным для нее. Откуда же тогда эта тяжесть на сердце и комок в горле, почему хочется разрыдаться? Может быть, причина была в том, что она, по сути, лишь узурпировала место Одоверы, оставшейся в Суассоне вместе с детьми, и теперь чувствовала себя самозванкой? Или в том, что это застолье слишком уж напоминало ей парижское, чтобы она могла надеяться на счастливое будущее? Или она уже была уверена в крушении этого безумного похода против Реймса, но старалась об этом не думать?
Все произошло очень быстро. Весть о выступлении Зигебера в поход против гуннов достигла ее, когда она была на вилле Брэн, куда Одовера решила переехать с наступлением весны. И почти сразу вслед за этим пришло известие о том, что Хильперик объявилhariban. [55] На следующее утро, когда вооруженные отряды готовились покинуть Брэн, чтобы отправиться в столицу по призыву короля, Фредегонду позвали в покои королевы.
— Вы хотели меня видеть, ваше величество?
55
Hariозначает «армия»;hariban— «сбор войск». Впоследствии это слово нашло свое отражение во французском фразеологическом обороте «Convoquer le ban et l'агriеге-ban» — собирать всех и вся, всех до последнего.
— Поезжай к нему! — почти выкрикнула Одовера, едва увидев ее. — Тебя он послушает!
Фредегонда едва сдержалась от улыбки. Это встревоженное выражение лица, нервно заломленные руки, голос, срывающийся на крик… Она снова видела свою госпожу такой, какой знала ее всегда.
— К кому я должна поехать? — невинным тоном спросила она.
— К королю, разумеется! Твоему любовнику! Моему мужу! Ты знаешь, что он собирается сделать?
Молодая женщина невольно попятилась при виде такой ярости в глазах соперницы.