Вуайерист

Коул Фиона

— Блядь, — выругался я, вставая с дивана. Я отошёл к стене на несколько футов и запустил руки в волосы, прежде чем повернуться и зашагать обратно. Мои пальцы сжались в кулак, надеясь, что острая боль сосредоточит меня, поможет мне обрести хоть какой-то контроль, который, казалось, ускользал из моих рук. — Чёрт, — сказал я снова.

— Ты должен уйти.

Её негромкая, но резкая команда остановила меня. Когда я повернулся, чтобы посмотреть на неё, моё сердце ушло в пятки, словно свинцовый груз тянул его вниз. Обида в её глазах была такой сильной, что даже тонкая завеса гнева не могла её скрыть.

— Оклин, пожалуйста, —

я шагнул к ней, протягивая руки.

— Нет, — она опустила глаза и покачала головой. — Нет. Ты можешь либо объяснить, что, черт возьми, происходит, либо уйти.

Посреди бушующего во мне смятения я думал, что она видела, когда смотрела на меня. Мужчину, скрывающего испуганного мальчика? Животное в клетке, которое слишком часто подвергалось насилию, чтобы оправиться от него? Взрослого мужчину, напуганного потерей первого проблеска надежды? Отчаявшегося мужчину, пытающегося сохранить её и свои секреты?

Я удерживал её золотистый взгляд, представляя себе последствия. Я мог бы убежать и ненавидеть себя каждый день за то, что не попытался? Я мог бы признаться и увидеть отвращение на её лице, и она оттолкнула бы меня, потому что не знала бы, как обращаться с таким испорченным продуктом. Осудила бы она меня за то, что я всё ещё прикован к своему прошлому?

Или я смог бы признаться, и она разделила бы со мной тяжесть этого бремени. Я мог бы признаться, и она облегчила бы преследующую меня боль. Оклин стала первым человеком, которому я хотя бы подумал рассказать. Ни одна женщина не могла подвигнуть меня поделиться этим. Я лишь придумывал новые отговорки, чтобы оттянуть ещё один период своего одиночества. Но с ней? Я чувствовал себя в безопасности. Я чувствовал утешение, и я не хотел сдаваться так легко. Смог бы я жить в ладу с самим собой, если бы не попытался воспользоваться этой возможностью?

Резкими движениями я снова надел рубашку, нуждаясь во всей броне, которую только мог заполучить. Затем я подошёл к ней и помог ей надеть свитер.

— Кэл, — прошептала Оклин, просовывая руки в рукава, наблюдая за мной с беспокойством и замешательством.

Я сел, прислонившись спиной к подлокотнику с другой стороны дивана, и сглотнул, прежде чем сделать глубокий вдох.

— Просто, — начал я. — Просто дай мне минутку.

— Хорошо, — она выдохнула это слово так тихо, что я почти не расслышал его, но оно пролетело через пространство между нами и дошло до меня, как будто Оклин выкрикивала слова поддержки.

Я не мог поднять на неё глаз, когда начал. Вместо этого я сосредоточился на том, как мой большой палец водит туда-сюда по штанине джинсов.

— У меня был двоюродный брат, — начал я. Так просто. Так безобидно по сравнению с кошмаром, который последует за этими словами. Но как только я начал, всё вышло без единой запинки, передавая всю суть. — Он был на три года старше меня, и я боготворил его. Равнялся на всё, что он делал. Думал, что он знает всё.

Я рассмеялся сухим, невесёлым смешком, от которого у меня защемило в груди.

— Поэтому, когда он включил порно-видео, я ничего не сказал, потому что не хотел, чтобы он подумал, что я слишком мелкий. Мне было всего одиннадцать, а он же был гораздо более крутым подростком.

Поджав губы, я приготовился произнести вслух то, чего не говорил более десяти лет.

— Я ничего не сказал, когда он трогал

мой пенис, сказав, что делает мне одолжение, обучая меня мастурбации. Или что, поскольку он сделал это со мной, то мне нужно сделать это в ответ. После этого всё продолжалось, и я начал чувствовать себя в западне, когда мне действительно захотелось, чтобы это прекратилось, или же попросить кого-нибудь, чтобы это закончилось. Я боялся того, что сказать или как это сказать. Затем всё постепенно перешло к оральному сексу, затем просто к сексу. И я хотел, чтобы это прекратилось. Я больше не хотел учиться. Но он угрожал мне. Он сказал, что никто не поверит, и что я этого не хочу, раз он может довести меня до оргазма. Он удерживал мой страх и стыд надо мной, заманивая в ловушку. Только через два с половиной года мои родители начали замечать мои приступы паники и то, как я себя вёл. Видишь ли, если я устраивал проблемы, то ему не разрешали приходить ко мне с ночёвкой. Так я мог держать его подальше. Через некоторое время мои родители отправили меня к психотерапевту, и, думаю, однажды психотерапевт, наконец, задал правильные вопросы, сказал правильные вещи, чтобы заставить меня открыться. После этого всё закончилось.

Всё моё тело, казалось, сотрясалось изнутри мелкой дрожью, но когда я поднял руки, они едва двигалась. Внутри я рассыпался, но каким-то образом моё тело осталось нетронутым.

Я не поднимал глаз, Оклин всё ещё не заговорила, и квартира словно кричала от тишины. Страх сковал мои мышцы, из-за чего казалось невозможным поднять голову, но я это сделал. Медленно я поднял на неё глаза, готовя себя к худшему.

Её тонкие пальцы были прижаты к губам, а слёзы непрерывным потоком катились по щекам.

— Кэллум, — моё имя вырвалось у неё сквозь слезы.

— Мне не нужна твоя жалость.

Чёрт, я не смогу справиться с её жалостью. Почему-то это не укладывалось в сценарии, которые я себе представлял. Я не думал о том, что произойдёт, если она почувствует жалость ко мне.

— Мне не жаль тебя, — произнесла Оклин, возвращая моё внимание к ней. Я наблюдал, как её горло дёрнулось, прежде чем откашляться. — Я была бы чудовищем, если бы не чувствовала боли за тебя и за то, через что ты прошёл. Но это не жалость. Это сострадание.

Огонь, скрытый за её словами, глубина чувств, проникающих в меня, заставили мои глаза гореть, и я отвёл взгляд, с трудом проглотив комок, угрожающий задушить меня перед моим последним признанием.

— После этого я никогда по-настоящему не мог переносить прикосновения. Я прикасался к женщинам, целовал их, встречался с ними, но они, как правило, хотят большего. Кто бы не хотел, когда пытается построить своё будущее? Но в конце концов им надоедало, когда я продолжал отталкивать их без объяснения причин и отказывался позволять им прикасаться ко мне в интимном плане.

— Ты когда-нибудь… — её слова затихли, но я знал, о чём она спрашивает.

— Однажды, — я съёжился, вспомнив ту ночь. — Я учился в университете и сильно напился, чтобы помочь себе довести дело до конца. Я всё время дрожал и потел, а она была слишком пьяна, чтобы это заметить. Я ушёл сразу после. И больше никогда не пытался.

— Какая ужасная сука.

Мои губы почему-то дёрнулись от её гнева за меня. Я вообще не думал, что буду улыбаться после того, как признался в своём прошлом.