Вуайерист
Шрифт:
— Оклин, — простонал я. — Посмотри на меня, — без колебаний её глаза повернулись к моим, удерживая мой пристальный взгляд, почему-то не опускаясь ниже, чтобы посмотреть на кулак на моём члене. — Смотри на меня.
Она так и сделала, и мой член дёрнулся, вытянувшись по стойке смирно под её пристальным взглядом. Её пальцы повторяли движения моих поглаживаний, и всё её тело, казалось, изгибалось под давлением. Её всхлипы становились громче и учащались.
— Кончи со мной. Кэллум, кончи со мной.
Её большой палец скользнул вверх, чтобы потереть клитор, и девичье тело напряглось,
— Ебать, Оклин, — выдохнул я.
— Пока нет, — выдохнула она, запыхавшись. — Но, может, когда-нибудь.
Она улыбнулась, и моя грудь затряслась от смеха. Моё тело было лёгким, как будто оно вот-вот уплывёт. Моя грудная клетка расширялась с каждым вдохом, и с каждым из них становилось немного легче. А она смеялась и улыбалась вместе со мной. Между нами было десять футов, но в тот момент я чувствовал себя привязанным к ней сильнее, чем, когда мой язык был у неё между ног.
Оклин либо соберёт меня воедино, либо уничтожит. Я лишь надеялся, что произойдёт первое, потому что во мне больше нечего было разрушать.
Она натянула на себя нижнее бельё и пошла на кухню, прежде чем вернуться с мокрой мочалкой.
— Спасибо, — сказал я, удерживая её взгляд.
Она поняла, что я благодарю её не только за мочалку.
— Всё, что угодно, Кэллум.
К тому времени, как я привёл себя в порядок и снова натянул брюки, она снова натянула свитер, но оставила ноги голыми.
— Хочешь остаться? — спросила она, наклоняя голову в сторону кровати.
— Не знаю, смогу ли я, — честно ответил я.
— Попробуешь?
Смогу ли я?
Ради неё я бы попробовал что угодно.
Кивнув, я встал и пошёл с ней в постель. Я понятия не имел, как всё пройдёт. Иногда мне снились кошмары, и я просыпался, дрожа и обливаясь потом, но всё во мне побуждало меня лечь на кровать и прижать её так близко, как только смогу, и никогда не отпускать.
Я всё ещё хотел предупредить её.
— Я никогда не делал этого раньше.
Она повернулась ко мне лицом и улыбнулась.
— Я тоже.
— Да, но тебе девятнадцать.
— Нет определённого возраста для такого опыта. Уверена, что есть мужчины, которые никогда не делили постель с кем-либо и кто намного старше тебя.
— Думаю, ты права.
— Конечно, права, — позлорадствовала она.
Я заправил прядь волос ей за ухо, прежде чем провести большим пальцем по её губам. В моей груди словно разрядился электрический ток, когда она запечатлела поцелуй на подушечке моего пальца.
— Есть много вещей, которых я не делал, — сказал я, ненавидя признавать это, но нуждаясь в том, чтобы она знала.
— Всё в порядке, Кэллум.
— Знаю. Просто… Ты заставляешь меня хотеть быть честным с тобой. Ты заставляешь меня чувствовать, что я могу быть честным. Не уверен почему, но это то, что есть, просто чувство, которое я испытываю, когда я с тобой.
— Это неправильно, что я испытываю гордость быть такой для тебя? — спросила она шёпотом.
— Нет. Я хочу попробовать с тобой,
— В этом нет ничего плохого, — услышав её свирепый тон, я приподнял бровь. Она улыбнулась моей реакции. — Кроме того, что я твоя ученица, но я не буду ей вечно, и я не хочу продолжать бороться с этим. Ты мне тоже небезразличен, и я хочу тебя.
Подавшись вперёд, я нежно поцеловал её в губы, прежде чем вернуться на свою подушку. Её рука скользнула между нами и коснулась моей, спрашивая разрешения. Я раскрыл ладонь и увидел, как её тонкие пальцы переплелись с моими.
Каким-то образом, каким-то чудом, моё дыхание выровнялось, и я заснул, сжимая её руку, как спасательный круг.
22
ОКЛИН
Я не знала, который час, когда впервые открыла глаза, но из-за плотных штор исходило сияние. Я уже начала потягиваться, когда увидела, что моё кресло задвинуто в угол, и вспомнила прошлую ночь. Потянувшись, ожидая найти Кэллума, я вместо него наткнулась на холодные простыни.
Оглядевшись, я не обнаружила никаких признаков его присутствия, разве что он прятался в ванной с выключенным светом, но простыни были холодными. Его не было уже некоторое время. Я пыталась игнорировать сомнения, заполнившие мой разум, относительно того, почему он ушёл посреди ночи, не разбудив меня. Ополоснув лицо холодной водой в раковине в ванной, я вспомнила, как он сказал, что попытается, и я должна быть благодарна за это.
Стеснение в груди ослабло, когда я включила верхний свет и увидела листок бумаги, приклеенный скотчем к моей входной двери.
Оклин,
У меня ранняя встреча за завтраком, и мне пришлось уйти. Ты выглядела слишком красивой спящей, и я не захотел тебя будить. Не знаю, как тебя отблагодарить за вчерашний вечер.
К
Я провела пальцем по букве К, мне понравился её резкий изгиб. Почерк ему подходил. Идеально ровный, чистый, без каких-либо беспорядочных линий между ними. Я повернулась спиной, прислонилась к двери и прижала листок бумаги к груди, как влюблённая дурочка. Это стало напоминанием о том, что прошлая ночь произошла, а не была просто безумным плодом моего воображения.
Хотя, возможно, с его признанием было бы лучше, если бы оно не было настоящим. Дыхание покинуло моё тело в болезненном выдохе, когда я вспомнила его историю. Я была в шоке. Моё тело покалывало от адреналина, когда мне стало больно из-за мужчины передо мной. Мой разум пытался осознать, что Кэллумом, ростом шесть футов четыре дюйма (прим. — 193 см), весом двести с лишним фунтов (прим. — 90 с лишним кг), воспользовались самым худшим из возможных способов. Я не могла представить, какие длительные последствия это, должно быть, оказало на него, но многие его действия обрели смысл после его объяснений.