Вудсток, или Кавалер
Шрифт:
Алиса, решив, вероятно, что разговор зашел слишком далеко, при последних словах мистера Кернегая встала и вышла из комнаты, прежде чем он кончил; по-видимому, она не слышала вопроса, который он задал в заключение. Отец был доволен ее уходом, так как нашел, что речи Кернегая приняли оборот, не вполне подходящий для ушей девушки; желая вежливо прервать разговор, он сказал:
— Я вижу, что наступило время, когда «дела по дому дочь отсюда призывают», как говорил Уил; поэтому я предлагаю вам, молодой человек, пофехтовать со мной, чтобы немного поразмяться: просто на рапирах или на рапирах и кинжалах, на шпагах, на эспадронах или на вашем национальном оружии — на палашах со щитами. Я думаю, все это найдется у меня в зале.
На это мистер Луи Кернегай возразил, что для бедного пажа было бы весьма лестно скрестить оружие с таким славным рыцарем, как сэр Генри Ли; он надеется удостоиться такой высокой чести прежде чем уедет из Вудстока, но в настоящий момент хромота еще причиняет ему такую боль,
Тогда сэр Генри Ли предложил почитать ему вслух какую-нибудь пьесу Шекспира и выбрал «Короля Ричарда II». Но едва он прочел:
Мой добрый Ганг, Ланкастер престарелый,
как у молодого дворянина начались такие судороги в ногах, что ему понадобилось немедленно поразмяться. Поэтому он попросил разрешения пройтись по парку, если сэр Генри сочтет это безопасным.
— Я могу поручиться за двух-трех наших слуг, которые еще остались в замке, — сказал сэр Генри, — и знаю, что мой сын предупредил их, чтобы они все время были начеку. Если вы услышите звон колокола из замка, советую вам немедленно идти домой мимо Королевского дуба, который, видите, вон на той лужайке возвышается над всеми деревьями. Мы пошлем гуда кого-нибудь из слуг, чтобы он незаметно проводил вас до дому.
Note46
Перевод М. Донского.
Паж выслушал все эти предостережения нетерпеливо, как школьник, стремящийся вырваться на волю, чтобы порезвиться, и рассеянно внимающий советам своих наставников или родителей о том, как уберечься от простуды и т, д.
С уходом Алисы исчезло все, что было для него привлекательного в Вудстокском замке, и непоседливый молодой паж поспешил сбежать от фехтования и чтения, предложенных сэром Генри. Он прицепил шпагу, набросил свой плащ, или, вернее, тот, который ему дали вместе с чужим костюмом, и поднял полу так, чтобы она закрыла лицо до самых глаз, — в то время многие носили плащи таким образом и в городах и в деревне, когда бывали на людях, желая остаться неузнанными и избежать поклонов и приветствий в общественных местах. Он поспешно пересек лужайку, отделявшую фасад замка от парка, с торопливостью вылетевшей из клетки птицы, которая радуется своей свободе и в то же время чувствует, что ей нужны защита и приют. Лес, казалось, предоставлял и то и другое нашему беглецу, так же как и этой птичке.
Когда мнимый Луи Кернегай очутился в тени ветвей, скрытый от всех взглядов, на опушке леса, откуда сам он мог видеть фасад замка и всю лужайку перед ним, он стал размышлять о том, почему улизнул от баронета.
«Что за наказание — фехтовать со старым подагриком! Ведь он наверняка не знает ни одного приема, который не был бы известен еще в дни старика Винченцо Савиоло! А еще хуже слушать, как он читает какую-нибудь запутанную пьесу — англичане называют их трагедиями, — от пролога до эпилога, от выхода первого действующего лица до заключительного Fxeunt omnes! note 47 Вот ужас-то! вот наказание! От него и темница станет еще темнее, а Вудсток еще скучнее!»
Note47
Уходят все (лат.).
Тут он остановился, огляделся вокруг, затем продолжал свои размышления:
«Так вот где веселый старый норманн прятал свою хорошенькую возлюбленную; я уверен, хотя никогда ее не видал, что эта Розамунда Клиффорд и вполовину не была так хороша, как прелестная Алиса Ли.
А какая душа светится во взоре этой девушки! С каким пренебрежением ко всяким условностям, с каким стремлением быть искренней излила она свое воодушевление! Если мне придется долго пробыть здесь, я, пожалуй, отброшу осторожность да еще преодолею полдюжины самых серьезных препятствий и попробую примирить ее с непривлекательным лицом этого самого монарха. Непривлекательным? Такие слова — это почти измена для девушки, которая считает себя столь преданной королю; по-моему, за это надо наказывать. Ах, прелестная мисс Алиса! Много таких мисс Алис уже до вас ужасно возмущались испорченностью рода человеческого и безнравственностью своего времени, а в конце концов были рады найти оправдание тому, что сами поступили как другие. Ну, а отец, гордый старый дворянин, давний друг моего отца, — случись такое, он может умереть с горя! Вздор! Не так уж он глуп! Если я награжу его внука титулом, который дает право на герб Англии, невелика беда, если этот герб будет пересечен полосой с левой стороны!.. Подумаешь! Мало того, что честь его не пострадает, герольды при следующей проверке гербов поставят его имя выше многих других в списке. А потом, если он вначале и обидится, разве этот старый предатель того не заслуживает? Во-первых, за бесчестное намерение при помощи своей дрянной рапиры изрешетить мое августейшее тело, а во-вторых, за свой ужасный заговор с Уилом Шекспиром, такой же старой рухлядью, как и он сам, — он хотел зачитать меня насмерть пятью актами исторической пьесы, или хроники, описывающей «жалостную жизнь и смерть Ричарда Второго»! Черт возьми, моя собственная жизнь вызывает достаточно жалости, а моя смерть будет ей под стать, судя по тому, что мне еще предстоит. Ну, а как же ее брат, мой друг, мой покровитель, мой страж? Интрижка ведь заденет и его, и такой поступок с моей стороны будет не очень-то красивым. Но ведь эти гневные, высокомерные, мстительные братья существуют только в театре. Ужасная месть: брат преследует беднягу, который соблазнил сестру (или она его соблазнила — это тоже бывает), преследует так безжалостно, словно наступает ему на ногу, не извинившись. Такая месть совершенно вышла из моды еще с тех пор, как Дорсет убил лорда Брюса. note 48 Вздор! Если обидчик — король, самый смелый человек ничего не потеряет, проглотив эту маленькую обиду, которая его лично не очень и затрагивает. А во Франции представитель любого дворянского рода только выше задерет нос, если сможет похвастаться побочным родством с Великим Монархом».
Note48
Эту печальную историю можно прочесть в «Опекуне». Причиной роковой дуэли было любовное приключение лорда Сэквила, впоследствии графа Дорсета. (Дуэль состоялась в Бергене на Зооме в августе 1613 г.) (Прим, автора.)
Такие мысли проносились в голове Карла, когда он впервые вышел из Вудстокского замка и углубился в парк. Эта безнравственная логика не была, однако, результатом врожденных склонностей, и его здравый ум неохотно с ней соглашался. Таков был образ мыслей, которому он научился во время своей тесной близости с окружавшей его порочной и распущенной золотой молодежью. Это был результат пагубного общения с Вильерсом, Уилмотом, Сэдли — теми, кто подорвал нравственные устои своего века и развратил самого монарха, влияние которого впоследствии сказалось на нравах его времени. Эти люди, воспитанные среди вольностей гражданской войны и не испытавшие той узды, которою в обычное время авторитет родителей и окружающих сдерживает бурные страсти юношей, были знакомы со всеми видами порока и проповедовали его как словом, так и делом, безжалостно издеваясь над всеми благородными чувствами, запрещающими людям удовлетворять свои необузданные страсти. Обстоятельства жизни короля тоже способствовали усвоению этой эпикурейской философии.
Хотя он имел полное право на сочувствие и помощь, при иностранных дворах, где ему приходилось бывать, с ним обращались холодно, скорее как с просителем, которого лишь терпят, чем как с монархом в изгнании. Он видел, что на его права и требования смотрят презрительно и равнодушно, и поэтому привык к жестокосердому и себялюбивому распутству, которое позволяло ему всегда потворствовать своим слабостям. Если можно наслаждаться в ущерб счастью других, неужели он один из всех должен испытывать какие-то угрызения совести из-за того, что обращается с людьми не лучше, чем свет обращается с ним?
Однако, хотя Карл уже усвоил эти пагубные воззрения, он еще не следовал им так безраздельно, как впоследствии, когда неожиданно стала возможной реставрация. Напротив, несмотря на то, что в уме его и возникли приведенные нами выше легкомысленные рассуждения, которые могли бы в подобных случаях подсказать ему любимые советники, он сообразил, что если во Франции или Нидерландах такой поступок мог сойти за шалость, а в устах остряков его странствующего двора превратиться в занимательную новеллу или шутливый рассказ, среди английского провинциального дворянства его поведение могли счесть черной неблагодарностью и подлым предательством, и это нанесло бы глубокую, быть может неизлечимую, рану авторитету короля среди пожилых и почтенных его сторонников. Затем ему пришло на ум — даже рассуждая таким образом, он не забывал о своих собственных интересах, — что он был во власти обоих Ли, отца и сына, всегда слывших весьма щепетильными в вопросах чести; и если они заподозрят, что он задумал нанести им такое оскорбление, они не замедлят найти способ отомстить ему самым жестоким образом, осуществив эту месть или собственными руками, или при помощи лиц, стоящих у власти.
А что, если снова откроется роковое окно в Уайтхолле и повторится трагедия Человека в маске? «Это хуже, чем древний шотландский обычай церковного покаяния, — так закончил он свои размышления, — и как ни прелестна Алиса Ли, я не могу идти на такой риск, не могу волочиться за ней. Итак, прощай, милая девушка! Разве что (иногда это случается) ты сама вздумаешь броситься к ногам своего короля, а тогда я буду так великодушен, что не смогу отказать тебе в своем покровительстве. Но.., как вспомню безжизненное, белое, словно мел, лицо этого старика, когда он лежал вчера распростертый предо мной, как представлю себе бешенство Альберта Ли, распаленного жаждой мести: рука его на эфесе шпаги, и только рыцарская верность мешает ему вонзить ее в сердце своего государя, — нет, это ужасная картина! Карл должен навсегда сменить свое имя на имя Иосифа, даже если у него будут сильные соблазны, — да отвратит их милостивая судьба!»