Вуду для «чайников»
Шрифт:
– Это был несчастный случай, – простонала Лайма, которую Репьев уложил на диван, накрыв ей лоб мокрым полотенцем. – Внедорожник потерял управление и собирался раздавить меня, прижав к ограждению. Вот я и прыгнула.
– А! Так это совсем другое дело. Вы, выходит, пострадавшая. А почему милиция вас в больницу не отвезла?
– Никакой милиции там не было.
Латышев хмыкнул, а Витя Дубов, который проверял в духовке бараньи ребрышки и только что вошел в комнату, заметил:
– А мы и не знали, что у Юрки завелась
Лайма решила не возражать против «девушки», но не смогла не возмутиться формулировкой:
– Что значит – завелась? – спросила она, выглянув из-под полотенца. – Я же не вошь.
Репьев тем временем рьяно ухаживал за пострадавшей – стащил с нее туфли, подсунул под голову подушку и принес стакан чаю с лимоном.
В это время наверху что-то загрохотало так, что содрогнулся потолок. Потом загудела дрель, и люстра, собранная из множества подвесок, мелко задрожала. Гудение перемежалось ударами молотка по железякам.
– Опять, – пробормотал Репьев, взял плоскогубцы, лежавшие на подоконнике, и постучал по батарее. – Что ж ты там делаешь, изверг? – спросил он, обращаясь непосредственно к потолку, и постучал снова. – Лудишь старые тазики?
– Это твой сосед прикалывается? – поинтересовался Дубов, тоже задрав голову и наблюдая за тем, не появятся ли трещины на потолке.
– Повадился, видишь ли, по вечерам с дрелью развлекаться. И сверлит, и сверлит.
– Может, он жестянщик и берет работу на дом?
Не успел он договорить, как слева за стеной заиграли на фортепьяно. Играли мастерски – клавиши бурлили, экспрессивная музыка набирала темп...
– Вот еще один, – обреченно вздохнул Репьев. – Наш Моцарт вернулся из командировки.
Он снова взял плоскогубцы и постучал уже в стену. Звук получился глухим, и Лайма со своего дивана заметила:
– Он наверняка не слышит.
– Все он прекрасно слышит! – не согласился Репьев. – Я с ним что-нибудь сделаю, если он не прекратит вечерние концерты. В конце концов, пусть репетирует днем, когда остальные на работе.
– Наверное, днем он тоже на работе.
Они некоторое время слушали музыку, сопровождаемую ревом дрели, потом решили не обращать на все это безобразие внимания и заниматься своими делами.
– Может быть, тебе принять ванну? – предложил Репьев Лайме, предчувствуя, что в ванной ей потребуется помощь и ему наконец удастся познакомиться с ней поближе.
– Наверное, действительно стоит, – согласилась она. И добавила: – Только сначала позвони в таксопарк и потребуй, чтобы девяносто первый борт немедленно привез мою сумочку. – Она схватила Репьева за шею, с силой притянула к себе и сказала в ухо: – Там пистолет. И еще: таксист видел тех типов, которые хотели меня убить. Надо взять у него контактный телефон для последующего снятия показаний.
Репьев страшно удивился: она больше не скрывала, что действительно является секретным агентом. Оказала честь.
– Тебя
Витя Дубов громко кашлянул и сообщил:
– Мы с Костей пока на кухне за едой последим.
Когда они остались в комнате одни, Лайма попеняла:
– Ты должен был воскликнуть: «Да что вы, ребята! Оставайтесь с нами!»
Репьев пристально посмотрел на нее сверху вниз и, чтобы лучше видеть, даже отодвинул полотенце со лба.
– Самый подходящий момент для того, чтобы в первый раз поцеловаться, – заметил он, не сводя глаз с ее разбитой губы. – Но, боюсь, тебе будет больно. Перенесем на потом.
Лайма нащупала рукой полотенце и сняла его совсем. Простецкая физиономия Репьева висела над ней, словно луна над садом, а его пламенный взор прожигал дыры в броне, которой она постаралась защитить свое сердце после разрыва с Шаталовым.
– Ну, черт с тобой, – неожиданно проворчала она. – Не будем ничего переносить.
Притянула его к себе и прижалась своими разбитыми губами к его целым. Позже она скажет сама себе, что просто переживала стресс, и ей было необходимо нежное участие.
– Это было... очень приятно, – заметил Репьев, выпрямляясь. – Даже странно...
– Ничего странного, – проворчала Лайма, сердясь на себя за проявленную слабость. – Вероятно, химический состав нашей слюны совпал, вот и все.
Репьев озадаченно помолчал, а потом признался:
– Никогда не рассматривал взаимоотношения с точки зрения слюны.
Лайма, кряхтя, поднялась с дивана и отправилась-таки мыться, твердо отказавшись от посторонней помощи. Решила воду в ванну не набирать и не нежиться в ней, а ограничиться душем, чтобы не раскиснуть, не разболеться и не остаться у Репьева жить. В конце концов, ей еще предстояла поездка в штаб-квартиру с докладом.
– С легким паром! – нестройным хором пожелали Дубов с Латышевым, когда она появилась в комнате с тюрбаном на голове, ароматная, словно куст жасмина.
Один Репьев ничего ей не пожелал, потому что потерял дар речи. Без пятен грязи на лице, облаченная в чистый халат, Лайма оказалась ослепительно красивой. Как он раньше не замечал, что у нее идеальной формы нос, пухлые губы и ясные глаза, а скулы высокие, как у египетской царицы.
– Можно садиться за стол, – сообщил Дубов, неожиданно застеснявшись Лаймы. Когда она лежала на диване грязная и несчастная, у него и мысли не было стесняться.
– На гарнир у нас кукуруза и сладкий перец, – добавил Латышев, потирая лысину. – Хватит на всех.
Он тоже испытывал неловкость, потому что Лайма разбила их тесную мужскую компанию, и мальчишник превратился непонятно во что. Может быть, в посиделки с флиртом. Впрочем, как тут пофлиртуешь, когда Юрка не сводит с девицы глаз.