Шрифт:
Маленькая желтая дворняжка называлась Вулли. Впрочем, желтая дворняжка не должна иметь непременно совершенно желтую шерсть. Дворняжки вовсе не принадлежат к той собачьей породе, на которую природа потратила слишком много желтой краски.
В каждой дворняжке соединены все породы собак, так что она представляет союз всех собак, не принадлежа в то же время ни к одной из пород.
В то же время всякая дворняжка принадлежит к более древней и лучшей породе, нежели все другие ее аристократические родичи, так как она представляет попытку природы восстановить первородного шакала — предка всего собачьего племени.
В
Попробуйте покинуть на необитаемом острове борзую, бульдога и дворняжку, — которую из этих трех собак вы можете застать живой и здоровой спустя полгода? Без сомнения, это будет презренная дворняжка. Она не так быстронога, как борзая, но зато не несет в себе зародыша легочных и накожных болезней. Она, конечно, не может сравниться по силе и безрассудной отваге с бульдогом, но у нее имеется нечто в тысячу раз более ценное — здравый смысл. Здоровье и ум — такие качества, которые имеют не малое значение в жизненной борьбе, и если собак предоставить самим себе, они вымрут все, за исключением дворняжек.
Иногда собаки бывают очень похожи на шакалов и рождаются с острыми, торчащими ушами. Остерегайтесь таких собак! Такая собака бывает хитра и смела и может кусаться, как волк. В ней заложена странная дикость, которая под влиянием жестокого обращения или долгих лишений может превратиться в самое свирепое предательство, несмотря на те прекрасные свойства, которые присущи собачьей породе и являются основой привязанности человека к собаке.
1
Далеко, в горах Чевиот, родился маленький Вулли. Из всех щенят оставили только двоих: его брата, потому что он был похож на лучшего пса в околотке, и Вулли, потому что он был маленьким желтым красавчиком.
Свое раннее детство Вулли провел в обществе опытной овчарки, обучившей его своему ремеслу, и старого пастуха, несколько уступавшего по уму им обоим. Когда Вулли минуло два года, он уже стал совсем взрослым псом и хорошо изучил овец. Он знал каждую овцу в своем стаде, и старый пастух Робен, его хозяин, в конце концов стал так доверять его сметливости и благоразумию, что очень часто целыми ночами просиживал в трактире, предоставляя Вулли стеречь на холмах глупых косматых овец. Вулли получил разумное воспитание и был очень способным щенком с блестящими видами на будущее.
Вулли не чувствовал ни малейшего презрения к пустоголовому старому Робену. Этот старый пастух, со всеми своими недостатками и склонностью к пьянству, редко бывал груб с Вулли. И Вулли питал к нему глубокую привязанность, которой напрасно стал бы добиваться самый великий и самый мудрый человек в стране.
Вулли не мог представить себе более великого человека, чем Робен, а между тем как умственные, так и физические силы Робена принадлежали одному не очень крупному скотопромышленнику, у которого Робен служил за пять шиллингов в неделю.
Этот скотопромышленник был настоящим хозяином стада, которое стерег Вулли. Однажды он приказал Робену вести свое стадо из трехсот семидесяти четырех овец небольшими перегонами в Йоркширские луга.
Путешествие по Нортумберленду прошло без всяких приключений. Через реку Тайн овец перевезли на пароме и благополучно высадили на берег дымного Южного Шилдса. Огромные фабричные трубы пускали клубы сплошного черного дыма, затемняющего дневной свет и низко висящего над улицами, словно грозовая туча. Овцам показалось, что скоро будет сильная гроза. Это их встревожило, они потеряли голову и разбежались, несмотря на все усилия сторожей, по городу в трехстах семидесяти четырех различных направлениях.
Робен был возмущен этим до глубины своей ничтожной душонки. Он глупо смотрел вслед овцам и затем отдал приказ:
— Вулли, верни их!
Сделав это умственное усилие, он уже больше ни о чем не заботился, закурил свою трубку, сел и принялся вязать недоконченный носок.
Вулли тотчас же бросился исполнять приказ. Он бегал по тремстам семидесяти четырем различным направлениям, настиг и привел обратно триста семьдесят четыре беглянки к домику у парома, где ждал Робен, продолжавший вязать свой носок. В конце концов Вулли, а не Робен подал знак, что все овцы в сборе. Старый пастух начал их пересчитывать: 370, 371, 372, 373…
— Вулли, — обратился он к собаке с укоризной, — тут не все! Одной не хватает. Ищи еще!
И Вулли, страшно сконфуженный, побежал искать недостающую овцу по всему городу.
Вскоре после его ухода какой-то маленький мальчик указал Робену на его ошибку. Все триста семьдесят четыре овцы были налицо. Старик растерялся. Что же он будет делать теперь? Ему было приказано спешить в Йоркшир, а между тем он знал, что собачья гордость Вулли не позволит ему вернуться к своему хозяину без овцы, хотя бы ему пришлось для этого украсть где-нибудь другую овцу.
Нечто подобное случалось и прежде и приводило к разным неприятным осложнениям.
Робен был в большом затруднении. Как ему быть? Ведь он, чего доброго, лишится пяти шиллингов в неделю! Правда, Вулли — превосходный пес и терять его очень жалко, но приказание скотовода должно быть исполнено. А кроме того, если Вулли уведет чужую овцу для пополнения своего стада, что же будет тогда с Робеном, да еще в чужой стране?
Эти размышления привели к тому, что Робен решил покинуть Вулли и продолжать путь с овцами. Благополучно ли он совершил свое путешествие, неизвестно.
Между тем Вулли обегал все улицы, напрасно разыскивая пропавшую овцу. Он искал весь день и к ночи, голодный и усталый, с виноватым видом приплелся обратно к переправе и там увидел, что и хозяин и овцы исчезли.
Его горе было так велико, что просто жалко было на него смотреть. Он с жалобным визгом бегал взад и вперед, потом переправился на пароме на другую сторону и всюду рыскал и искал Робена. Убедившись в тщетности своих поисков, он снова вернулся в Южный Шилдс и продолжал свои поиски даже ночью. Весь следующий день он искал Робена и несколько раз переправлялся на пароме взад и вперед. Он осматривал и обнюхивал каждого, кто приходил к парому, и с удивительной сметливостью обходил все соседние кабаки, рассчитывая найти Робена где-нибудь там. И на следующий день он делал то же самое: систематически обнюхивал каждого, кто подходил к парому.