Вундеркинды
Шрифт:
— Неужели? Интересно, почему?
— Потому что вчера ты бросил его одного, погасил свет и ушел, оставив сидеть в полной темноте.
Я опустил кулак.
— А-а, — сказал я и замолчал.
Не зная, что еще можно добавить, я отошел в сторону и стал разглядывать голливудские реликвии Джеймса. Присмотревшись к фотографиям, я понял, что Джеймсом двигала отнюдь не подростковая дурь, когда он вырезал у себя на руке имя умершего режиссера. Парень был настоящим фанатиком Франка Капры. Над столом, заваленным книгами и видеокассетами, висело штук двадцать афиш с названиями фильмов Капры, некоторые я слышал, другие были мне совершенно незнакомы. Эта стена представляла собой, так сказать, центр киномании Джеймса, фундамент, на котором строилась вся остальная империя страсти, состоявшая из отдельных процветающих колоний, где сияли звездные имена любимых
Осторожно пробравшись между чугунными стволами деревьев-светильников, стараясь при этом не зацепить стопки книг и видеокассет, я направился к величественному ложу Джеймса Лира. На стене возле затонувшего галеона висело штук сорок глянцевых фотографий киноактеров, чья взаимосвязь с именем главного кумира осталась для меня загадкой. На одном из снимков я узнал Чарлза Бойера, вглядевшись в лицо женщины с очень тонкими и нежными чертами, я решил, что это, должно быть, Маргарет Салливан. И вновь я наткнулся на портрет того усатого парня с выпученными глазами. Его лицо, как и лица на других снимках, показалось мне смутно знакомым. В центре коллекции висели известные фотографии Мэрилин Монро: Мэрилин в красном купальном костюме, Мэрилин, читающая «Улисса», Мэрилин, придерживающая руками подол взметнувшейся юбки. И тут меня осенило: я понял, что смотрю на конкурирующую империю, которой суждено расползтись по стенам комнаты Джеймса, постепенно захватывая все новые и новые территории. Название этой империи Королевство Голливудских Самоубийц. Я подумал, что атласный жакет великолепно впишется в зарождающуюся коллекцию Джеймса Лира.
— Герман Бинг тоже покончил с собой? — спросил я, ткнув пальцем в фотографию человека с пышными усами. — Ты бы узнал Германа Бинга, если бы увидел его на экране?
— Лучше взгляни сюда, — сказал Крабтри, пропуская мой вопрос мимо ушей. Он указал на лежащую возле стены высокую стопку книг. — Это все библиотечные книги.
— И что?
— А то, что они были взяты… — он вскинул брови, — два года назад. А эта, — Крабтри выхватил из стопки еще один том и взглянул на клочок бумаги, приклеенный к внутренней стороне обложки, — пять лет. — Он удивленно присвистнул и открыл еще одну книгу. — А на этой вообще нет пометки о выдаче.
— Он украл ее?
Крабтри принялся открывать одну за другой книги, безжалостно разрушая бумажный город Джеймса Лира.
— Библиотечные, — произнес он, медленно опускаясь на корточки и ведя пальцем по корешкам, — все до одной.
— Ну вот, я готов. — Джеймс стоял на пороге ванной, заворачивая рукава слишком просторной для него фланелевой рубашки.
— Похоже, вас ждут гигантские штрафы, мистер Лир, — сказал Крабтри.
— О… я… видите ли, мне…
— Можешь не оправдываться, — отрезал Крабтри. Он резко захлопнул одну из ворованных книг и протянул ее мне. — Взгляни. — Затем, поднявшись на ноги, шагнул к Джеймсу и взял его под руку. — Пора смываться.
— Э-э… да, но есть одна небольшая проблема, — сказал Джеймс, высвобождаясь из объятий Крабтри. — Старая леди спускается ко мне в комнату примерно каждые полчаса… правда, я клянусь… — Он бросил взгляд на пышные усы Германа Бинга. — Она будет здесь минут через пять.
— Старая леди? — Крабтри подмигнул мне. — Она следит за тобой? Зачем? Что такого ужасного ты можешь натворить?
— Не знаю, — Джеймс залился краской. — Наверное, боится, как бы я не сбежал.
Я посмотрел на Джеймса и вспомнил, как накануне вечером он стоял в саду Гаскеллов, сжимая в подрагивающей руке маленький серебристый пистолет. Затем опустил глаза и прочел название, написанное на корешке книги, которую мне передал Крабтри. К моему величайшему изумлению, я обнаружил, что это был сборник рассказов Августа Ван Зорна «Загадки Планкетсбурга» — собственность публичной библиотеки Суикли. В соответствии с записями на библиотечном вкладыше книгу выдавали три раза, последний — в сентябре 1974 года. Я закрыл глаза, чтобы не видеть этого печального подтверждения бессмысленности всего того, что делал Альберт Ветч, бессмысленности искусства вообще и человеческого существования в целом. Неожиданно я почувствовал, как к горлу подступает тошнота, и увидел знакомую белую комету, просвистевшую у меня под черепом. Я поводил рукой перед глазами, словно отмахиваясь от надоедливой осы, и вдруг ясно понял, что могу написать еще миллионы страниц блистательной прозы и остаться все тем же слепым минотавром, бесцельно слоняющимся по темному лабиринту, жалким неудачником, бывшим вундеркиндом, растолстевшим, пристрастившимся к марихуане очкариком, у которого в багажнике лежит труп собаки.
— Манекен, — сказал Крабтри, — нам нужен манекен, чтобы положить на кровать вместо тебя.
— Ага, что-то вроде большого окорока, — сказал Джеймс. — Как в фильме «Против всех».
— Нет, — я распахнул глаза, — нам нужно совсем другое. — Они оба в недоумении уставились на меня. — У тебя есть рыболовная сеть? Или старое одеяло?
Джеймс на секунду задумался, потом указал подбородком на одну из дверей в противоположном конце комнаты:
— Там. В стенном шкафу есть одеяла. Что вы собираетесь делать?
— Собираюсь немного разгрузить свой багажник.
Я открыл дверь рядом с ванной комнатой и оказался в помещении, где запах тины и плесени был не таким сильным, как в комнате Джеймса. Нащупав выключатель, я зажег свет и увидел, что это нечто вроде комнаты отдыха. В правом углу возвышалась длинная барная стойка, на которой стоял старый черно-белый телевизор, центр комнаты занимал большой бильярдный стол. Стены были обшиты еловыми досками, на полу лежал толстый ковер из верблюжьей шерсти. Шкаф, о котором говорил Джеймс, находился рядом с дверью. На нижней полке лежала стопка выцветших покрывал и несколько байковых одеял, но все они были слишком маленькими и ветхими. Под одеялами я обнаружил большой клетчатый плед, похожий на тот, которым Альберт Ветч прикрывал колени, спасаясь от ледяного ветра, дующего из черной пустоты Вселенной. Я перекинул плед через плечо и вернулся в комнату Джеймса. Джеймс и Крабтри сидели на кровати. Рука Терри исчезла под рубашкой Джеймса — под моей рубашкой, — он водил ладонью по животу юноши с выражением тихого восторга на лице, словно счастливый ученый, находящийся на пороге величайшего открытия. Джеймс, опустив голову, смотрел в вырез рубашки на ласкавшую его руну. Когда я вошел в комнату, он взглянул на меня и улыбнулся рассеянной улыбкой близорукого человека, которого застали без очков.
— Пошли, — произнес я как можно мягче, — я готов.
— М-м, угу, мы тоже, — сказал Крабтри.
Я медленно поднял крышку багажника, стараясь, чтобы она не скрипнула. Доктор Ди, мистер Гроссман и осиротевшая туба мирно дремали на дне багажника, каждому из них снились свои, очень разные сны. Я накинул плед на Доктора Ди, подсунул один угол под холку, второй протащил между задних лап и взвалил на руки окоченевшее тело собаки. Мне показалось, что Доктор стал гораздо легче, словно вес тела исчезал вместе с выходящими из него зловонными газами.
— Ты следующий, — пообещал я мистеру Гроссману. Что сказать тубе, я пока не знал.
— Ничего, если мы подождем тебя здесь? — прошептал Крабтри, когда я проходил мимо машины. Я слышал позвякивание маленьких пузырьков с успокоительным лекарством, которые он сжимал в кулаке.
— Да, будет лучше, если вы останетесь в машине.
Я взглянул на сидящего рядом с ним Джеймса. У него были остекленевшие глаза и перекошенный в улыбке рот, как у человека, пытающегося справиться с легким приступом диареи. Я видел, что он изо всех сил старается не бояться.
— Джеймс, у тебя все в порядке? — Я вопросительно качнул головой. Мой жест относился и к трупу, который я держал на руках, и к необъятному заднему сиденью моей машины, и к особняку Лиров, и к лунному свету, и ко всем произошедшим с нами несчастьям.
Он кивнул:
— Если вы услышите странный звук, похожий на гудение лифта, — бегите.
— И что это за звук?
— Гудение лифта.
— Ладно. Я быстро, туда и обратно.
Я пронес Доктора Ди по аллее, проскользнул вдоль стены особняка, свернул за угол и подошел к стеклянной двери. Чтобы открыть ее, мне нужно было освободить одну руку, я привалил тело Доктора Ди к стене, подпер его коленом и повернул ручку. С трудом удерживая пса под мышкой, я откинул одеяло и бросил труп на кровать. Пружины матраса зазвенели, как церковные колокола. Накрыв Доктора Ди одеялом, я расправил шерсть у него на лбу и вытащил наружу черный хохолок. Понимая, что совершаю глупость, я все же не мог не улыбнуться — мертвый пес в роли спящего Джеймса выглядел очень натурально.