Вурдалакам нет места в раю
Шрифт:
Как давно я не ел свежего хлеба! В Диком лесу хлеб не пекут. А оборотню-вурдалаку без него, между прочим, не обойтись: хлеб – еда исключительно человеческая. Без него можно вконец одичать, и тогда к людям возврата уже не будет.
Горихвост с удовольствием вдохнул запах теплой поджаристой корочки из целой корзины, что мельник, не скупясь, выставил на широкий стол в горнице. Курдюм хозяйничал основательно, не торопясь.
– А хозяйка-то у тебя есть? – осведомился Горихвост.
– Была, – вздохнул тяжко Курдюм. – Да в прошлом году померла.
– Соболезную.
– Утопла. Не зря говорят: водяной с каждой мельницы дань возьмет.
– Так нет в этих краях водяного, кроме болотника.
– Зато водяница имеется!
Мельник склонился над его ухом и с жаром зашептал:
– Уж ты, Горислав Тихомирович, уважь меня, помоги, ради всего святого!
– Ого! Ты, я вижу, еще не забыл, как меня по-человечьи звать.
– В деревне и батюшку твоего помнят, и деда, царствие им обоим небесное. На тебя одного вся надежа. Только ты и в лесу живешь, с нечистью знаешься, и на селе бываешь. Помоги мне вывести водяницу из омута, иначе она и меня приберет. Чует сердце: не успокоится водная девка, пока меня не утопит.
– Боюсь, не у того ты просишь помощи, – сочувственно проговорил Горихвост. – Я водянице не приятель, как с ней сладить – не ведаю.
– Зато ты с Лесным царем знаком, – продолжал горячо шептать мельник. – Лесной царь над всей нечистой силой владыка. Попроси у него совета – может, он что подскажет?
– Что ж, Лесной царь нам – как отец, – согласился Горихвост. – Случись какая беда – все к нему идем челом бить. Ни одному из лесной братии он не откажет, всех примет и ласково выслушает. Если бы боги все еще жили на небе – то и среди них не нашлось бы такого правдивого государя.
– Ну а мне к нему ходу нет, – горестно всплеснул пухлыми ладошками Курдюм. – Наша деревня под великим князем, а не под лесным государем. Не откажи, Горислав Тихомирович, заступись за меня. А я тебе такую знатную баньку истоплю, какой ты отродясь не видал! И одежку тебе подарю побогаче: будешь ходить, как жених на свадьбе. Только спаси, умоляю! Сживет меня со свету водяница, как пить дать, сживет!
Глава 2. Мельница
Какое это наслаждение – пожить немного по-человечески! Горихвост уже сто лет не был в бане. В его волчьем логове только каменный очаг в углу – тут не до чистоты. А на мельнице и банька в отдельном срубе, и парная с вениками и нагретыми полками. Вот что значит: людское житье.
Вурдалак невольно задержался на пороге тесного и темного сруба, прокуренного еловым дымом.
– Смелее, не сваришься! – смеясь, подбодрил его мельник.
Горихвост вжал голову в плечи и неуверенно переступил через порог.
– Ох, и отвык же я от людского жилья! – пожаловался он. – В лесу – воля, беги куда хочешь, а вместо крыши – небо над головой. А здесь все такое тесное, как в ловушке. Потолок того и гляди плечи придавит.
– Да мой потолок сам боится, что ты снесешь его своей лохматой башкой, – расхохотался Курдюм. – Вон как вымахал, жердь лесная! Сколько в тебе росту? Небось, три аршина?
– Куда там? От силы два с половиной, – ответил Горихвост, опасливо пригибая голову.
– А кажешься выше. Видать, от того, что совсем отощал. Вона, кожа да кости, и укусить не за что. Ничего, я тебя от души угощу – на моих харчах быстро отъешься. Сейчас разведу жар, как в пекле, и все хвори-немочи из тебя мигом выйдут.
Курдюм раздул огонь в каменном очаге. Дым наполнил тесную клеть, на бревенчатых стенах заплясали багровые отсветы пламени. Горихвост закашлялся, но мельник отодвинул дощечку, прикрывающую волоковое оконце, и дым устремился на улицу.
Ох, и хорошо же валяться на полке, когда тебя от души парят дубовым веником! Горячо, больно, но хорошо. С Горихвоста сошло семь потов. Курдюм то и дело окунал веник в ушат с пахучим травяным варом и обдавал раскаленные камни квасом.
– А что это у тебя на загривке? – приговаривал мельник, нещадно хлеща его спину. – Звериный пушок? Баня сделает из тебя человека!
– Погоди! Дай передохнуть, – взмолился Горихвост.
– А не желаешь ли пивка? – похохатывая, предложил Курдюм. – У меня свеженькое, только-только созрело.
Горихвост и глазом моргнуть не успел, как Курдюм приволок из амбара бочонок – такой же пузатый, как и его хозяин – и выбил пробку. Пенное пиво хлынуло в деревянные кружки. Мельник подал его на медном подносе, начищенном до зеркального блеска.
Горихвост припал к кружке. Холодная пена хлынула ему внутрь, и его разгоряченные кишки зашипели, как раскаленные камни, на которые льется вода. Глаза сами собой выпучились, в нос ударил запах легкой горчинки и дикого хмеля.
– Не халтурить! Ложись на живот! – по-хозяйски командовал Курдюм, держа над ним медный поднос с кружками. – Сейчас еще три разочка пройдемся тебе вдоль спины, и станешь как новенький.
Горихвост и в самом деле чувствовал себя так, будто заново родился. Он осел в прохладном предбаннике, завернувшись в белую простыню, и размяк, отдыхая душой. Курдюм подал ему стопку чистой одежды. Горихвост сомкнул веки, его одолела лень, однако обновки были такими богатыми, что у него загорелись глаза. Он встряхнулся и натянул исподние порты из конопляного волокна. Поверх них – еще одни, но эти – льняные и крашеные в глубокую, будто морское дно, синеву. Рубаха, и снова льняная, с косым воротом, белая, на груди и спине – красный травный узор. Пояс из бычьей кожи с железной пряжкой. На плечи – вотола из толстой шерсти, какие носят все деревенские жители, но у Курдюма и она расшита травами, будто боярский наряд. И в довершение картины – сапоги, новенькие, на каблуках, один нарочно подогнан под правую ногу, другой под левую. И как раз Горихвосту в пору.
– Давненько я такой чистой одежки не надевал, – блаженно щурясь, проговорил Горихвост.
– Пойдем вечерять. Солнце село, уж и укладываться пора, – позвал мельник.
Гостя успело разморить, пока Курдюм бродил по бесчисленным постройкам своего двора на берегу запруды. Наконец, хозяин вернулся с огромной бутылью мутного самогона и с грохотом водрузил ее на стол. Зеленый глаз Горихвоста сверкнул дьявольским пламенем.
Самогоночка! Как давно я тебя не пробовал! В Диком лесу кто ж меня угостит? Эх, Курдюм, широкой души человек!