Введение в человечность
Шрифт:
– А то, - довольно отвечает, - бразильский, самый, что ни на есть растворимый. Новые технологии. Им, Сервелант Николаевич, лучше не сопротивляться, так ведь? Кстати, о цехе вышеупомянутом. Я вот слышал, что из любой колбасы человека можно сделать, и ни где-нибудь, а в нашем институте. А?
И смотрит на меня пронзительно. Но я маху не дал.
– На что, - отвечаю, - нынешняя наука только ни способна. Вон, космонавты туда-сюда просторы вселенной бороздят. А сто лет назад мог ли кто-нибудь о том же телевизоре мечтать?!
–
– Тычков встал из-за стола и начал прохаживаться по кабинету.
– А интересна она, задумочка эта, тем, что решает сразу несколько проблем. Про реинкарнацию что-нибудь слышали?
– Это про переселение душ? У индусов в религии?
– спрашиваю.
– Да, Сервелант Николаевич, именно, как вы верно заметили, про переселение... Сколько у нас в стране умнейших людей каждый год умирает, какую невосполнимую утрату наш великий народ переживает. Вы представляете, сколько всего мог бы полезного Иван Павлов для народа придумать, не умри он так рано? А Александр Попов? Да, мало ли их, кто захотел бы бессмертным по полному праву быть, а не только на словах и в мыслях благодарных потомков...
Я слушал и никак понять не мог, куда он клонит. Тычков, меж тем, продолжал:
– С другой стороны, сколько у нас, Сервелант Николаевич, никчемных людишек по тюрьмам и лагерям сидит. Тело здоровое, а в голове, в лучшем случае, ветер. Вместо того чтобы работать на благо государства, грабят, убивают, насилуют. А мы с вами должны их еще и содержать за свой счет. Ну что они для страны делают? Кирзовые сапоги шьют, рукавицы, лес валят? Лес, мой дорогой, должны машины валить. А кирзовых сапог на складах еще на три поколения вперед хватит... Вот и думаю я...
– Совместить прекрасное с полезным, - ляпнул я невпопад и понял, что сморозил глупость.
Дон Педро резко на каблуке ко мне повернулся и положил руку на плечо.
– Вы почти правы, уважаемый Сервелант Николаич, почти правы. Как вы думаете, в наших ли силах в здоровые тела никчемных людишек, отбывающих в местах не столь отдаленных, умы великие вселить, продлив тем самым жизнь нужных государству людей? Способны ли мы такую задачу осуществить? Возможно ли это в принципе?
– Ничего невозможного нет, Лев Макарыч, - отвечаю, - вопрос в другом.
– В чем же, дорогой мой Сервелант Николаевич?
– В этике, - говорю, - кто ж из нормальных людей добровольно свое тело для эксперимента предоставит? И кто ж из настоящих ученых такие эксперименты проводить станет по доброй-то воле?
Дон Педро улыбнулся на мою реплику:
– Эх, Сервелант Николаевич, Сервелант Николаевич, дорогой... Кто ж спрашивать-то будет, а? Ну, посудите сами, зачем нам кого-то упрашивать или вербовать, когда на то специальные уполномоченные органы имеются. Уговоры - не наша
– Понимаю, - говорю, - но позвольте узнать, Лев Макарыч, при чем тут я. Вы, по-моему, сами вполне справитесь с реализацией ваших идей. Я так думаю, что вполне у вас получится.
– Что верно, то верно. Но мне, понимаете ли, союзники нужны и сподвижники, кто в задумываемое нами дело будет верить свято. А я, учитывая ваше прошлое, думаю, что такой сподвижник мною уже найден, не так ли?
– Какое, - делаю удивленный вид, - мое прошлое? Обычное прошлое, как у всех. Детство, отрочество, юность, как великий Максим Горький говорил.
– Э-э, нет, Сервелант Николаевич, - и смотрит на меня хитро, - не скажите. Максим Алексе... тое есть, Алексей Максимович тут ни при чем. Я ж все знаю, сам я такой же, как и вы. И если вы думаете, что сержусь я на вас за то нелепое недоразумение, что год назад вышло, то глубоко заблуждаетесь. Если б не вы, дорогой мой Сервелант Николаевич, влачил бы я свое жалкое существование завлаба-неудачника, спивался бы потихонечку и окончил свою жизнь под каким-нибудь некрашеным забором. Так что, наоборот, спасибо вам огромное. Обиды и зла я на вас не держу. И на Николая Ивановича тоже, знаю, что человек он слишком порядочный... В этом-то и беда...
– Это в чем, Лев Макарыч, беда, - не понял я, - в порядочности?
– В ней, дорогой мой, именно в ней. Поэтому сейчас здесь вы сидите, а он в отпуск отправляется, из которого, я надеюсь, он в наш с вами институт уже не вернется.
– То есть как, - переспрашиваю, - не вернется?
– А так. С его-то мозгами, да с тестем-академиком он не пропадет. Вы не беспокойтесь за Николая Ивановича. Я, надеюсь, вы примете мое предложение?
– Уж не лабораторию ли вы мне отдать хотите?
– начал понимать я, к чему он клонит.
– Именно лабораторию, дорогой мой Сервелант Николаевич, именно лабораторию. И целый сектор, коль пожелаете. А если переживаете, что научной степени у вас никакой, то не стоит беспокоится. У меня такие связи, что через полгодика вы кандидатом наук станете, через пару лет - доктором. Ну, как?
Я, хоть и ожидал такого поворота в последние минуты нашего разговора, все равно паршиво себя почувствовал. Виду, правда, не подал.
– Можно мне подумать, Лев Макарович?
– спрашиваю.
– Сами понимаете, вопрос серьезный. Надо поразмыслить.
– Поразмыслите, Сервелант Николаевич. Конечно, поразмыслите. Я вас не тороплю. До пятницы, надеюсь, определитесь? Идите, дорогой мой, думайте. Но помните, что не только колбасу в человека превратить возможно. Наоборот-то, милый мой Сервелант Николаевич, гораздо легче. Всего лишь обычнейшей мясорубочки достаточно... А вы думайте пока, думайте...
Я вышел из кабинета и уселся на стул в приемной.
– Что с вами, товарищ Московский, - испуганно посмотрела на меня Зина, - сердце? Валидол будете?