Введение в прикладную психологию внимания
Шрифт:
Ведь получается, что задача внимания – заставить меня сосредоточить «всю свою активность» на восприятии.
А если задача внимания – извлечь из воспринятого то полезное, что оно в себе несет? Тогда, ограничив свое понимание только самим восприятием, я отсекаю значительнейшую часть понятия о внимании и удаляю ее из рассмотрения, наверное, чтобы было попроще.
Сам Соколов завершает свои примеры утверждением:
«Результатом сосредоточения является ясность предмета для нашего сознания: мы вспоминаем то, что, казалось, давно забыто; прекрасно
Так что оказывается итогом работы внимания – ясность восприятия предмета или же понимание? И если, благодаря вниманию, мы приходим к пониманию, то восприятие вполне служебно, а основная работа внимания идет далеко за теми пределами, до которых нам удается в своем самонаблюдении отследить восприятие.
Мы не внешний предмет видим ясно, мы, благодаря вниманию, обретаем ясное понятие о предмете!
Поэтому, хотя определение Соколова и выглядит классическим, поскольку, как это показали словари, и век после него психологи придерживаются такого же мнения, все же оно неверно и недостаточно:
«Итак, вниманием называется сосредоточение психической энергии в известной (умственной) деятельности и в направлении цели» (Там же).
Внимание лишь начинается с восприятия, но затем оно уходит в ту часть сознания, где из воспринятого творится понятие, и принимается перебирать все сходные понятия, чтобы собрать из них некое обобщение.
А мы считаем, что внимание ослабло, и прикладываем силу, чтобы заставить его удерживаться на уже понятой и совершенно бессмысленной пустышке, которую подсунули нашему восприятию экспериментаторы.
Все психофизиологические эксперименты со вниманием, начиная с исследований Вундта, которые он начал еще в середине девятнадцатого века, глупы, поскольку насилуют внимание, не поняв его. И это делает их скучными для того самого внимания. Чтобы изучать такие явления, их надо понимать. Это очень похоже на то, как переводят философские тексты, не понимая философа.
Переводов много, а взять из них нечего, как будто их писал дурак, а не мудрец. Они пустые и скучные. Почему? Да потому, что переводчики просто не поняли того, кого переводили.
Тем не менее слабость фундаментальной теории еще не означает, что Соколов не был тонким наблюдателем, а его сочинения не полезны для прикладного использования.
Глава 3. Психология для педагогов
Слабость психологии той поры, когда работал Соколов, не означает, что он был неумным человеком или был лишен наблюдательности. Учебник Соколова, в отличие от учебника Каптерева, строится точным рассуждением и все рассуждения выводятся из задач педагогики.
Он исходно определяет педагогику как науку о духовном питании – вос-питании, то есть питании вверх. Духовное – предмет психологии, поэтому «указания педагогики должны основываться на психологии» (Соколов. С. 2).
И что важно, внимание появляется сразу же вслед за определением педагогики и психологии как одна из основ всего воспитания:
«Педагогика
Очевидно, что в понимании значения внимания для воспитания, а значит и значения психологии внимания, Соколов близок к Ушинскому. И что приятно, Соколов вводит различение теории и прикладной работы:
«Кроме науки воспитания, надо усвоить еще искусство воспитания. Наука имеет дело с более или менее общими правилами и принципами. Искусство состоит в уменьи применять правила и принципы в каждом отдельном случае, по отношению к ученику» (Там же. С. 3).
Поэтому я смело отнесу слабости психологической теории Соколова к науке и постараюсь вычерпать все полезное в отношении внимания из его искусства воспитания. Искусство начинается с изучения ученика, со «способности подмечать личные особенности» и от педагогического такта. Это я оставляю в стороне. Зато следующее требование искусства, которое я бы назвал необходимостью обращаться к внутренним ценностям, стоит привести:
«Пусть педагогика дает только сравнительно общие руководящие указания, общие правила воспитания и образования. Мы должны знать, что эти правила и принципы – те границы, переступать которых воспитатель не смеет, иначе он переступил бы законы природы, законы душевной жизни.
В этих границах мы можем делать различные видоизменения, какие подскажет нам наше чутье и такт. Мы можем, например, заинтересовать внимание ученика в ученьи: или указанием на будущие выгоды от грамотности, или примером более успешных товарищей, отставать от которых ему стыдно, или удовольствием родителей, если он будет хорошо учиться…
Словом, мы можем видоизменить интерес, как средство привлечения внимания, чтобы достигнуть цели. Но мы не можем, не должны совсем пренебрегать интересом. Это – общее педагогическое правило…» (Там же. С. 4).
Еще раз повторюсь: психологическая основа, на которой строит свои рассуждения Соколов, слаба. Поэтому он останавливается там, где стоило бы задаться вопросами. К примеру, а что такое этот самый интерес с психологической точки зрения? И мы бы оказались в мире ценностей, которые являются целями жизни человека. И часть из них была бы телесными ценностями, часть – личностными, а самые действенные и самые глубокие – ценностями души, тем, ради чего она пришла и живет.
Вот тогда был бы возможен подлинно психологический разговор. Соколов подпадает под очарование модного у психологов словечка «интерес», и пасует перед ним. Поэтому его способы, как заинтересовать внимание ученика в учении, хоть и полезны, но сильно отдают мошенничеством. Сейчас бы это назвали манипулированием другим человеком. И при этом в них отражается нечто принципиально важное для управления и воспитания – необходимость знать, ради чего человек живет, а значит, чему ему необходимо научиться, чтобы победить…