Вверх тормашками в наоборот
Шрифт:
— Ты старший — тебе виднее, — соглашаюсь покладисто и, неожиданно для самой себя, чмокаю Димона в нос…
И был день третий — с влажным туманом, плотным, как сыр, жадным, как обжора. Он прятал в необъятную пасть долину и покушался на ноги: бредёшь в белёсом киселе и рискуешь заблудиться. Хорошо, что у животных есть нечто, вернее зрения: Ушан довёз бы меня к озеру даже с завязанными глазами.
— В такие дни хорошо играть в прятки, совершать преступления и пить какао с
Димон, не оборачиваясь, слегка шевелит ушами.
— Зато почти тепло! — радуюсь я, но прислоняюсь к тёплой чешуе.
Интересно: он впитывает жар солнца и постепенно остывает или внутри у него полыхает ядерный реактор?..
— Глупая Дара, — ворчит Димон, и я чувствую вибрацию его туши.
— Глупая, умная… ничего не значащие слова. Скоро мы едем на ярмарку. Торговать и спасать долину.
— Кхе-кххрррр, — то ли кашляет, то ли усмехается, — блуждающая больше не придёт в эти земли.
Настораживаясь, делаю стойку, как охотничья собака:
— Откуда знаешь?..
Дирмарр, как всегда в таких случаях, молчит. Театральный лицедей, тянущий триумфальную паузу до бесконечности.
— В любом случае, лучше перестраховаться. Доверяй, но проверяй, кашу маслом не испортишь, не будь наивен, когда не уверен…
Что-то меня на народное творчество потянуло, хотя последняя фраза — шедевр не из той оперы…
— Барахтайтесь. Стрела запущена.
И такой он весь загадочно-оракульный, что хочется пнуть его от души под зад, чтоб перестал выделываться! Но Димон — друг, приходится терпеть его причуды.
— Что-то ты весь из себя такой добрый, прям слезу вышибает от умиления.
Дирмарр тяжело вздыхает, изворачивается шеей и тыкается мордой в мою макушку. Видать, я должна растаять и растечься лужей от счастья. Но сарказма хватает лишь на бледную мысль — на самом деле я действительно таю. Мне хорошо.
— Иранна жесткая и скрытная, — ябедничаю я, — мы для неё куклы на верёвочках. Дёргает и смотрит, что получится.
— Слепые.
— А она? — замираю, ожидая очередной бесконечной паузы, но надеясь на ответ.
— А она видит и чувствует.
Тру переносицу и кусаю губы. Ничего не понятно, но расспрашивать подробнее не стоит.
— Туман рассеивается… скоро будет солнце.
Светило и впрямь тянет лучи — размазанные, но крепкие: прорвали туманную оборону, и ничто их не остановит.
— Хватит сидеть, в статуи превращаться. Время заняться спортом, побегать, а то ты форму теряешь.
Дирмарр оглядывает себя. Взгляд у него такой, словно он ищет второй хвост. Ну да, он думает, что идеален.
— Спорим, не поймаешь меня? — подначиваю и срываюсь с места.
Димон фыркает и вразвалку устремляется вслед. Неповоротливо-неуклюжий, толстолапый, хвост волочется по песку дохлой змеёй.
— Ну же, шевелись!
Он делает коварный выпад, но я, смеясь, уклоняюсь и бегу вперёд. Его заносит на поворотах, он скребёт лапами по песку, извивается шеей, режет воздух обрубками крыльев.
— Это тебе не камнями плеваться! — куражусь и визжу от восторга.
Ноги увязают в белом песке. Дирмарр входит во вкус: рычит грозно и устращающе. Рёв сотрясает воздух. Я ору от души, делая вид, что напугана…
В какой-то миг всё изменилось. Беспечная возня перестала быть игрой. Он ощетинился гребнями, хлёстко ударил хвостом — так, что песок — вдрызг белыми комьями; изо рта повалил пар, а уши прижались к голове стрелками, как у кота.
Я замерла испуганным кроликом. Застыла, как мелкий суслик перед мордой кровожадной лисы. Оцепенела до ступора, когда не пошевелить ни рукой, ни ногой. В такой момент легче всего умереть — без сопротивления и почти без страха…
Я ошиблась, считая, что Дирмарр — животное неповоротливое и неуклюжее. Он умел двигаться, как ртуть — молниеносно, опасно, грациозно. Исчезал, растворяясь в воздухе, и появлялся в другом месте, как рыжий призрак. Глазами не уловить движений, умом не понять стратегии…
Справившись с ватными ногами, я помчалась. Так быстро, как, наверное, не умела никогда. Вклинилась в поднятый вихрь песчинок, споткнувшись, перевернулась в воздухе, открыла рот и заверещала до давления в барабанных перепонках. Дрогнуло небо, отражая мой непрекращающийся визг. Поплыл мир от слёз, выступивших на глазах.
Визжала, сколько могла. Вопила, пока хватало воздуха в лёгких. Две фигуры наконец-то замерли. Одна позади меня, вторая — впереди.
— Вы! Оба! Прекратили! — лаяла истерично, отрывисто, взахлёб.
Рыжий Дирмарр сзади. Чёрно-белый Геллан с мечом — почти перед носом. Я вижу искажённое лицо с упавшими внутрь глазами — белое-белое, как хрустящее бельё Иранны. Костяшки пальцев — белые-белые, как омытые веками черепа.
Под ногами шипит, плюётся, завывает дурным голосом Сильвэй. Уши прижаты, шерсть — торчком. Он похож на облезлого белого ежа.
— Не тронь! — кричу Дирмарру и веду в его сторону раскрытой ладонью.
— Замри! Мы играли! — воплю Геллану и протягиваю к нему вторую руку.
Но он продолжает двигаться. По инерции, не слыша и не видя. Кто сидит внутри него?.. Что он видит там, в глубине себя?..
— Геллан! Геллан! — ору, как сумасшедшая и пытаюсь ладонью остановить острый меч.
Всхлипываю от боли: всего лишь лёгкое касание, почти невесомое, а ладонь обжигает огнём. Узкая красная полоска набухает кровью, что капает на белый-белый песок… Но это приводит его в чувство. Кровь стоила того. Смотрит на меня чёрными глазами, по лицу проходит судорога. С силой вгоняет меч в песок. Больше, чем наполовину.