Вверх тормашками в наоборот
Шрифт:
— Ты напугала меня, Келл, — Геллан опускает меч.
— Но не застала врасплох, — улыбается женщина.
Высокая, статная, плавная. Ни одного острого угла, и ничуть не изменилась.
Дара смотрит на неё во все глаза.
— Это кто, Геллан?
— Келлабума, — говорит мягко, выдыхая имя с любовью и нежностью.
— Ты зря волновался. Я присматривала за девочкой и грязным драко. Кажется, они нашли друг друга.
— Ты знала, что он разумен?
Келлабума пожимает плечами и улыбается.
— Как все драко, сынок. Чем он хуже? Тем, что убивает?.. Или тем, что его никто не слышит и не понимает?.. Всего-то защищал своё логово… от проходимцев.
— Но я… — вскипает Геллан.
— Ты оказался не в том месте, сынок, — перебивает его Келлабума, — поднимай девчонку, она на ногах не держится. Переволновалась.
Геллан вкладывает меч в ножны и со вздохом берёт Дару на руки.
— Зачем?.. Я сама…
— Держись за меня, Дара, — не слушает он её жалких возражений.
Тёплые ладошки обхватывают шею. Вот теперь хорошо. Почти хорошо…
Келлабума идёт впереди, плавно покачивая бёдрами. Оборачивается, чтобы спросить:
— Дорогу-то помнишь, сынок?
— Помню, Келл… Разве можно такое забыть?
Она снова дарит улыбку, от которой сердце тает, словно масло под горячим солнцем. Тёплая родная Келлабума, как две ладошки, сцепленные на шее…
Они петляют средь камней и чахлых деревьев, идти становится трудно.
— Отпусти, я смогу идти, — просит девчонка и вытирает ладошкой пот с его виска.
Он отрицательно мотает головой.
— Здесь… небезопасно. Лучше я сам.
Он обходит какие-то трещины, продирается сквозь колючие кусты, прикрывая Дару плащом.
— Голова кружится, — шепчет она, сглатывая слюну и облизывая сухие губы.
— Я знаю. Потерпи. Скоро придём.
Корявая избушка спряталась в углублении скалы. Даже опытному глазу не увидеть жилища, а случайно забредшему в глушь не найти и подавно.
Келлабума раздвигает разросшиеся лианы, скрывающие вход.
— Ничего не изменилось, — говорит тихо Геллан, наклоняя голову, чтобы протиснуться в узкую дверь.
— А что может измениться, Гелл? Здесь время течёт ещё медленнее, чем везде.
Геллан осторожно опускает Дару на низкую лежанку.
— Я знаю, кто ты, — голос Дары звучит звонко в полутёмной комнатушке.
— Ну, и кто же я по-твоему? — ещё одна улыбка.
Келлабума аккуратно снимает шапочку-платок. Каштаново-рыжие кудри падают на плечи.
— Муйба.
Так умеет смеяться только Келл — всем телом. Искренне, открыто, до слёз в серо-зелёных глазах.
— Почему ты так решила? — в глазах любопытство.
Геллан смотрит то на Дару, то на Келл.
— Не решила, а знаю. Здесь… всё, как у муйбы. Очаг, травы пучками, запах. Спорим, под кроватью ты сушишь коренья и листья?
Келл вопросительно смотрит на Геллана:
— Она жила у Иранны?
— Я живу сейчас у Иранны, — бурчит Дара и хмурится, — и мне не нравится, когда разговаривают, как будто меня здесь нет.
— Покажи руки, — требует ведьма, и Дара молча протягивает горячие ладони.
— Порез и кошачьи отметины. Неплохо. — хмыкает Келлабума и, пошуршав, снимает с полочки горшочек. — Ничего, заживёт быстро, — приговаривает она, намазывая Дарины руки зелёной вязкой мазью.
Пока Дара сидит, растопырив пальцы, Келлабума достаёт тарелки и ставит на стол котелок с едой.
— Я… не совсем муйба. — отвечает она на вопрос. — Хотя, наверное, меня можно назвать так. Мы с Иранной — горошины из одного стручка. Только она муйба, а я отшельница. Из всех муйбиных забот досталось мне целительство. Лечу людей, когда… совсем худо.
Она говорит просто, хлопочет у стола, на Дару не смотрит. Мягкие руки снуют споро, легко. Рукам всё равно — еду по тарелкам накладывать или ловко извлекать из тела солнечные камни… Геллан не может оторвать глаз от крепких ладоней…
— Мойте руки — и за стол. Поди не завтракали оба.
Дара встаёт с трудом, идёт пошатываясь.
— Голова кружится, — жалуется она невольно.
— Это воздух. Скоро привыкнешь. В этой местности из-под земли выходит газ, шатает с непривычки.
— А тебя почему не шатает, Геллан?
— Шатает, но слабее: когда-то я прожил здесь почти год. Может, не берёт, а может, я просто больше.
— О, да-а-а! — Дара закатывает глаза. — Великий и могучий Геллан!
— Перестань, — шепчет он, но не может удержаться от улыбки. — В любом случае, мне легче.
— Ну и флаг тебе в руки!
— Огрызаешься — значит оживаешь.
Дара показывает ему язык. Мазь почти впиталась в ранки. Она слегка споласкивает ладони, осторожно вытирает их полотенцем и усаживается за стол.
— Ну и что ты делал в этой глуши целый год? — спрашивает с набитым ртом.
У девчонки — отличный аппетит, Геллан ковыряется в тарелке нехотя. Совсем как Мила.
— Умирал.
Дара перестаёт жевать и смотрит на него испуганно, хлопает глазами, переводит взгляд на Келлабуму. Та сидит, подперев щёку пухлой рукой.
— Келл спасла и выходила меня после встречи с твоим милым знакомцем. Я тогда был похож на сверкающую куклу. Точнее, на полкуклы… Драко сделал милость: поджарил солнечными камнями только с одной стороны. Обычно-то упаковывает в драгоценности полностью и навсегда..
Он говорит спокойно, но Дара чувствует горечь на языке от этих слов.
— Что-то мне перехотелось есть, — бормочет, отодвигая тарелку. — А где Сильвэй?
Встрепенулась, забеспокоилась, пошла красными пятнами.
— Не бойся, рядом.