Вверх тормашками – вниз Аджикой
Шрифт:
Каток в нашем поселке отсутствовал как класс, а вот в соседнем, находящемся за три километра, там он был. Крытый, с яркими фонарями под потолком, обогреваемый. Последнее было крайне важно, поскольку при температуре на улице под пятьдесят градусов минуса температура на корте держалась стабильно минус десять. Можно сказать, заодно и грелись там.
Как вы знаете — а если кто помоложе, то и не знает, — раньше с коньками была маленькая проблема. Коньков не было. Совсем. Точнее, было то, что называлось коньками, но вот на полноценные коньки они
Не, ну вы помните? Черные, из пупырчатой кожи ботинки, которые заканчивались сразу на щиколотке, и лезвия из непонятной стали, которые были приклепаны к этим ботинкам, наверное, стаей криворуких мартышек, да еще и в ночную смену перед Новым годом. Потому что такого косорылья я не встречал никогда. Ну, может, кроме ВАЗа.
Не поверите, но я видел коньки с непараллельными полозьями, приклепанными всего парой клепок, приделанными на одном ботинке ближе к носку, а на другом — ближе к каблуку. И как эталон советской промышленности — полозья, приклепанные задом наперед.
Понятное дело, кое у кого были и канадки, но это была такая же несбыточная мечта, как щас личный вертолет.
И я катался на вот таких уродах, а что поделать?
…— Серега!!! — сильнодецибельным воплем проорала мне в ухо телефонная трубка. — Серега!!! В комиссионке коньки лежат! Новые!
Это звонил Вадик.
Я чуть трубку не всосал от волнения. Не, поймите правильно, на краю земли в какой-то задроченной комиссионке продаются коньки! Тут и еды-то нормальной не всегда было, а уж коньки в свободной продаже — это вообще сродни приезду к нам на велосипеде большесисьной Саманты Фокс.
Быстро выцыганив у матушки три рубля, мы с друганом ломанулись в магазин. Он не обманул. Коньки там были. И не просто коньки, а коньки… конькобежные. То есть на обычных удроченных ботиночках были набиты конькобежные полозья. До этого такую красоту я видел тока лишь в кино.
Переглянувшись, мы ломанулись к кассе и через минуту стали обладателями чудовищных по своему виду средств передвижения по льду.
…На корте, как обычно, играла приятная музыка, ярко светили лампы, пары постарше, романтично взявшись за руки, неспеша нарезали круги вдоль бортика…
Когда мы с Вадиком гордо ступили на лед, умолкла музыка. Стихли разговоры. Остановились люди.
Не, вы поймите правильно, в те времена не привозили нам коньки нашего тридцатого размера. Вообще никакие коньки не привозили. А тем более конькобежные. Хорошо, хоть повезло несусветно, такие успели купить.
Лишние десять сантиметров коньков мы привычно набили газетой. Плюс еще сантиметров десять за ботинок, как когти тираннозавра, торчали полозья. Короче, зрелище вышедших на лед двух низкорослых хлопчиков, но с ногами размера вполне устрашающего вызвало маленький мозговой инфаркт у присутствующих.
— Поехали! — произнес Вадик историческую фразу и даже махнул рукой. После чего он сделал корпусом движение вперед и как-то резко исчез из плоскости наблюдения. Такого в нашей программе предусмотрено не было. Я опустил глаза туда, где Вадик пытался безуспешно принять вертикальное положение. Встать нормально ему мешали длинные полозья. Поизвивавшись на льду, как змея на кухне в Таиланде, и зацепившись за деревянный бортик, он каким-то изящным кульбитом вскочил, одновременно подтянув под себя ноги…
Теперь он не валялся на льду. Но и не стоял. Я даже сейчас затрудняюсь назвать ту позу, в которой Вадим обрел всеобщую любовь и гром аплодисментов. Стоя в полуприседе, низко опустив голову и оттопырив тощий зад в шерстяных трениках, он судорожно держался за доски бортика, отчаянно пытаясь сохранить равновесие. Изюминкой в его позе было положение ног, точняк как у балерины, а вместо носочков он стоял на кончиках лезвий. При взгляде на него почему-то вспомнился Некрасов со своей «…Бедная баба из сил выбивается…».
— Смари, как надо! — я стремительно бросил свою тушку вперед и сразу же чуть не потерял самого себя.
Движение на этой конструкции извращенного изобретателя было резко прямолинейным, но, несмотря на то, что ноги выгибались то вправо, то влево в районе щиколоток, с курса я не сходил.
Обретя кой-какой опыт, чтобы не упасть, я, понятное дело, сразу же и разогнался по прямой. Пролетая мимо все еще дрожащего в застенчивой позе Вадика, я окинул его гордым взглядом. Типа, смари! Ну и всех тоже заодно окинул.
И тут пришло время поворачивать, чтобы не врезаться в бортик. Как оказалось, поворачивать в них было не то что невозможно, но просто непривычно настолько, что я, чесс говоря, со своими гордыми взглядами и не успел даже наметить поворот.
Разогнанное на чудо-коньках тело как-то резко, неожиданно и весьма обидно со всей своей маленькой дури влупилось в бортик. И все бы хорошо. Ну ударился так ударился.
Но все это происходило на глазах еще не отошедших от Вадиных пируэтов зрителей, которые, не успев разогнуться от некрасивого ржача, опять согнулись, неприлично всхлипывая. Кстати, девочки тоже ржали обидно. Да и это хрен бы с ним, но тут был еще один казус.
В момент атаки бортика, сделанного из вертикальных досок, я в последний миг перед аварией как-то нещадно струсил и поэтому недальновидно отклонил тело назад. Тело, ясен хрен, все равно врезалось в борт. Но коньки врезались раньше и, войдя между досок, там застряли, намертво зафиксировав мои копыта в сильно неудобном положении.
Пришлось делать вид, что все идет по плану и я просто яйцами прислонился отдохнуть. К тому времени Вадик, который обрел более-менее устойчивую позу, поковылял ко мне какой-то странной иноходью. Ноги его слушались слабо, особенно левая. Она все время норовила уйти куда-то вбок, в то время как правая периодически выворачивалась носком вовнутрь. Для удержания равновесия он махал руками, как пьяный дирижер, исполняющий рок-н-ролл. Но, несмотря на такую странную походку, Вадик довольно шустро ковылял ко мне по льду.