Вы, разумеется, шутите, мистер Фейнман!

Фейнман Ричард Филлипс

Однако и эта идея им по какой-то причине ко двору не пришлась.

В общем, я испытал настоящее разочарование. Передо мной были ребята, появившиеся на свет только для того, чтобы получше истолковывать Талмуд! Вы только представьте! Во время, подобное нашему, эти ребята учились ради того, чтобы стать членами общества и что-то в нем делать — исполнять работу раввинов, — а наука интересовала их лишь постольку, поскольку некоторые новые явления отчасти мешали им решать их древние, провинциальные, средневековые проблемы.

В то время случилось и еще кое-что интересное, заслуживающее упоминания здесь. Один

из вопросов, который я довольно долго обсуждал с будущими раввинами был таким: почему в мире науки, в теоретической физике, к примеру, процентное содержание евреев намного выше, чем их процентное содержание в полном населении страны? Студенты той семинарии считали, что это объясняется давним уважением евреев к учености: евреи почитают своих раввинов, которые, по сути дела, являются учителями, почитают образованность. Эта традиция передавалась в еврейских семьях из поколения в поколение, так что, к мальчику, который был превосходным учеником, относились так же хорошо, — если не лучше, — как к тому, который оказывался превосходным футболистом.

И в тот же вечер я получил доказательство справедливости этого мнения. Один из студентов пригласил меня к себе домой и познакомил со своей только что возвратившейся из Вашингтона матушкой. Услышав, кто я такой, она восторженно хлопнула в ладоши и воскликнула:

— О! Какой замечательный выдался день. Сегодня я познакомилась и с генералом, и с профессором.

И я подумал о том, что далеко не многие люди считают знакомство с профессором событием столь же значительным и приятным, как знакомство с генералом. И значит, определенная доля истины в том, что мне сказали студенты, присутствует.

Как судить о книгах по их переплетам

После войны физиков нередко просили приезжать в Вашингтон и консультировать разного рода правительственные учреждения, в особенности военные. Полагаю, когда ученые создали оказавшуюся настолько важной бомбу, военные сообразили, что и от них бывает прок.

Один раз меня попросили войти в состав комитета, которому предстояло оценивать разного рода предназначенное для армии оружие, и я ответил на эту просьбу письмом, в котором говорилось, что я всего-навсего физик-теоретик и в армейском вооружении ничего не смыслю.

Военные написали мне, что они по собственному опыту знают, какую большую пользу приносят физики-теоретики в процессе принятия решения, и попросили меня еще раз обдумать их просьбу.

Я снова написал им, что действительно ничего в оружии не понимаю и в своей способности помочь им сомневаюсь.

В конце концов, я получил от министра армии письмо с предложением компромисса: я приеду на первое совещание, послушаю, что на нем будет говориться, а там уж и решу, могу я принести какую-то пользу или нет.

Я, разумеется, ответил согласием. А что мне еще оставалось?

Приехал я в Вашингтон и первым делом отправился на коктейль, чтобы со всеми познакомиться. На коктейле присутствовали генералы, еще какие-то армейские шишки, все очень разговорчивые. Довольно приятная была обстановка.

Один из этих облаченных в мундиры господ подошел ко мне и заговорил о том, как его радует имеющаяся у армии возможность получать консультации от физиков, тем более, что проблем у нее сейчас — не перечесть. Одна из них, к примеру, была такой: танки очень быстро съедают запас топлива и потому останавливаются. Стало быть, вопрос в том, как перезаправлять их, чтобы они могли ехать дальше. У этого господина имелась идея —

раз физикам удалось извлечь энергию из урана, почему бы лично мне не придумать способ извлечения ее и из двуокиси кремния, — это позволило бы использовать в качестве топлива песок и вообще землю. Если это возможно, все, что потребуется от танкистов, — копнуть немного под танком и катить себе дальше — на грязи вместо топлива! Он считал эту идею великолепной — мне же оставалось только продумать детали. Ну, думаю, вот, значит, о каких проблемах будет идти речь на завтрашнем совещании.

Придя на него, я обнаружил, что рядом со мной сидит человек, который знакомил меня со всеми, присутствовавшими на коктейле — видимо, его специально ко мне приставили. А по другую сторону от меня сидел один до того уж известный генерал, что о нем даже я слышал.

На первом заседании обсуждались кое-какие технические вопросы, и я сделал несколько замечаний. Однако потом, уже под конец заседания, речь пошла о проблемах материально-технического снабжения, в котором я не понимал ровно ничего. Я сидел и слушал соображения о том, какое количество военнослужащих должно находится в то или иное время в тех или иных местах. Я, конечно, старался держать рот на замке, но когда человек попадает в такого рода ситуацию, — сидит за круглым столом со «значительными людьми», обсуждающими «значительные проблемы», — он просто не может смолчать, даже если ничего из сказанного не понимает! Так что я и в ходе этой дискуссии тоже вставил пару замечаний.

Во время перерыва на кофе, человек, которому велено было пасти меня, сказал: «То, что вы говорили во время дискуссии, произвело на меня очень сильное впечатление. Вы безусловно внесли весьма существенный вклад».

Я поразмыслил немного над «вкладом», который внес в решение проблем материально-технического снабжения армии, и пришел к выводу, что человек, умеющий заказывать в универмаге «Мейсис» товары к Рождеству, разобрался бы в этих проблемах намного лучше меня. Из этого я заключил, что: а) если я и внес какой-то существенный вклад, то по причине всего лишь чистой воды везения; б) любой справился бы с этим не хуже меня, а подавляющее большинство людей так даже и лучше; и в) несомненная лесть, которую я только что выслушал, должна открыть мне глаза на то, что на большее я попросту не способен.

На продолжившемся вслед за тем совещании было решено, что обсуждать надлежит не конкретные технические вопросы, но саму организацию научных исследований (например, следует ли проводить научные разработки в рамках Инженерных войск или лучше использовать Квартирмейстерскую службу). А я понимал, что если у меня и есть хоть какая-то надежда внести серьезный вклад, то связана она исключительно с конкретными техническими вопросами, но уж, разумеется, не с организацией научных исследований в армии.

До того времени я человеку, председательствовавшему на совещании, — важному государственному служащему, который меня, собственно, туда и пригласил, — никоим образом моих чувств в отношении сложившейся ситуации не выказывал. Однако, когда мы уже собрались разъезжаться, он, сияя улыбкой, сказал мне:

— Ну что же, увидимся на следующем совещании…

— Увы, не увидимся.

Его мой отказ — особенно после того, как и я внес столь существенный «вклад», — удивил чрезвычайно.