Вяземская Голгофа
Шрифт:
– Не волнуйся так, Тимка! – буркнул Генка. – Если ты отправишься в ад, я последую за тобой и туда.
– Греховное суесловие, – едва слышно прошамкал старик.
Вера оглаживала его плешивую макушку, перебирала пальцами седые, давно немытые и нестриженые пряди.
– Надо зайти в храм. Муторно мне. Нехорошо. Мы забыли о Боге, а завтра отправляться в часть, – приговаривала она.
Не прошло и месяца, как всё изменилась в Нагорном поселке. Шоссе и обочины дорог в окраинных кварталах ощетинились противотанковыми «ежами». По улицам маршировали серьезные мужчины в кепках, с винтовками за плечами. Дивизии народного ополчения формировались одна за другой. Нагорный поселок стал стремительно пустеть. В сквере, рядом
За всеми треволнениями похороны старика-лишенца прошли незамеченными. Мать Ксении распорядилась по-своему: пригласили священника, совершили погребальный обряд, поплакали.
Ксения ходила к призывному пункту на Донскую. Коридоры бывшего Института глухонемых были наполнены озабоченными мужчинами. Пахло кирзой и ружейной смазкой. Ненароком задев плечом, тут не просили извинения, а просто гнали прочь, к мамке на кухню. Так продолжалось до тех пор, пока возле кованой ограды она не столкнулась с Клепчуком.
– Дочка Наметовых? – сурово спросил он.
– Нет. Я подружка Клавы – Ксения Сидорова, – прошептала Ксения.
– Зачем тут? – скривился Клепчук. – Ах, да! Комсомольский порыв!
– Я только хотела… – Ксении никак не удавалось перебороть робость. – Но меня посылают к маме на кухню… так обидно.
– Не робей. Сейчас ты нам не нужна. Но осенью можешь понадобиться.
– Зачем?
– Тупой вопрос. Когда понадобишься, тогда и узнаешь, зачем. А пока ступай отсюда, но не к маме на кухню, – ирония Клепчука отдавала горечью. – Ступай на курсы медсестер. На Пироговке. Знаешь?
– Найду.
– Чую я, к осени и такие, как ты, сгодятся нашей Родине.
– А потом, когда курсы закончу… Куда?
Но Клепчук уже высмотрел кого-то в толпе. Ему стало не до Ксении.
– Я сам тебя найду.
– Мой адрес…
– Не надо. Я через Клаву.
Толпа на дворе призывного пункта расступалась перед Клепчуком, давая ему беспрепятственный проход. И офицеры, и рядовые с опаской косились на петлички майора госбезопасности.
Часть вторая. Блуждания между берегами света и тьмы
– На допрос пленного собралось всё командование полка: Самсонов, Томалевич, Прожога – все явились с ординарцами. Наверное, если б с женами не разлучила война – привели бы и жен. – Наметов говорил, по обыкновению капризно кривя губы. – Пленный – немецкий летчик-ас. Говорят, эдакий ферт. Ты не видел его?
Тимофей покачал головой.
– Вера видела. Обмолвилась между делом, говорила, дескать, очень важно это. Но обсудить подробно не преставился случай.
– Сначала Прожога допросил его лично, – продолжил Генка. – Потом ещё раз вместе с Самсоновым. Ходят слухи, что при Самсонове ас так разоткровенничался, что у обоих командиров под фуражками седины добавилось.
– А кто из нас не поседел? Все, кто выжил. Возьми хоть меня. – Тимофей сдернул с головы фуражку.
Генка с непритворной внимательностью воззрился на коротко стриженную, русую поросль на макушке друга.
– На тебе нет серебра, – заметил он. – Похоже, они решили не делать секрета из его показаний. Пригласили зачем-то и летный состав. Всех, кроме техников. Решили подобие партсобрания устроить. Для тех, кто выжил.
– Смелое решение! Покрепче наших с тобой ночных полетов над западными областями. – Тимофей нахлобучил фуражку на положенное ей место.
Лес, обрамлявший летное поле, был изучен, изрыт, обжит и сделался подобен обычному населенному пункту, городишке или рабочему поселку. Не хватало только названий улиц и номеров строений. Крыши блиндажей курились прозрачными дымками. Дерновое покрытие на них желтело и увядало, выделяллось на фоне более яркой лесной подстилки. Подлесок свела на дрова интендантская служба, и летчики быстро нашли дорогу к штабному блиндажу. Неподалеку, закамуфлированная березовыми ветками, тарахтела мотором эмка. Тимофею удалось разглядеть номерной знак. Дивизионная, да и водитель не был ему знаком – старшина войск НКВД. Это вам не шутки! Тут же надежно укрытая кронами берез, стояла полуторка с тентованным кузовом. Возле колес расположился с котелками и чайником конвой. Генка заторопился.
– Видишь? Пленника считают важным. С такой помпой будут из Скоморохово в Москву отправлять!
Они спрыгнули в неглубокий окопчик, ведший к двери штабного блиндажа. Десяток шагов – и они попали в низкое, пропитанное запахами табака и сапожной смазки помещение. Неошкуренные стволы старых сосен подпирали бревенчатый потолок. Над центральным из них чадила керосиновая лампа. Под ней сидел тот, кого Генка называл немецким асом – совсем молодой человек с простоватым усталым лицом. Если б Тимофей до войны мог встретиться с ним на улице, в центре Москвы, у Никитских ворот, или где-то среди арбатских дворов, или, положим, в Нагорном поселке, скорее всего, он принял бы аса за обычного фэзэушника, активиста ДОСААФ [2] , члена комсомольского бюро какого-нибудь средней руки заводишки, изготовляющего примуса, детские коляски и тому подобную дребедень. Беседа велась на немецком языке. Ас говорил медленно, стараясь четко произносить каждое слово. Он посматривал на штабного переводчика и обращался в основном только к нему. Офицеры – летчики и штабисты – расположились на табуретах и скамьях полукругом, в два-три ряда. Полковое начальство, разумеется, в первых рядах. Начальник штаба полка капитан Томалевич, как обычно, не вынимал трубки изо рта. Он сосредоточенно выпускал из-под усов аккуратные кольца. Вера сидела на шатком, на скорую руку сбитом табурете напротив немца. Забытая сигаретка тлела в её пальцах. И замполит Прожога, и даже сам командир полка полковник Самсонов смотрели на немца поверх её плеч. Но никто из комсостава, казалось, вовсе не обращал внимания на неуставное поведение подполковника Кириленко. Все, затаив дыхание, слушали немца. Те, что слабо понимали немецкую речь, внимали переводчику. Но были и такие, кто специально учил немецкий язык. Вера Кириленко, например. Она не сводила взгляда с румяных полудетских губ немца и поправляла переводчика, когда тот, по её мнению, допускал неточности. Самсонов изредка задавал вопросы. Командир полка на немца старался вовсе не смотреть, адресуясь исключительно переводчику. Если же их взгляды сталкивались ненароком, лицо комполка кривила болезненная гримаса. Немец говорил медленно, не останавливался ни на минуту, оставляя паузы лишь для переводчика. Так говорят опытные декламаторы со сцены летнего театра в ЦПКиО.
2
ДОСААФ – общественная организация в СССР, добровольное общество содействия армии, авиации и флоту.
– …К моменту нападения на СССР немецкие летчики приобрели немалый опыт, участвуя в сражениях над Польшей, Францией и Британией. Они отшлифовали истребительную тактику, отлично знали сильные и слабые стороны своих самолетов в бою. Не последнее место занимала также отработка взаимодействия авиационных подразделений между собой и с наземными войсками. – Голос переводчика звучал монотонно. Он отлично знал своё дело, переводил почти не задумываясь, лишь изредка делая короткие пометы в блокноте, который держал на колене.
– Огромное значение имеет превосходство люфтваффе в качестве авиационной техники. Большое количество новых самолетов мессершмитт. Ими оснащено большинство летных подразделений.
– Он знает точные цифры?
– Он готов предоставить подробную записку, но точные цифры ему не известны, – после небольшой паузы отозвался переводчик. – Он готов рассказать о причинах поражения РККА на западной границе.
Самсонов снова болезненно скривился.
– Поражения? – рыкнул Прожога, сверля взглядом аса, а тот невозмутимо продолжал: