Выбор Донбасса
Шрифт:
Жизнь оборвал в Париже нож.
Среди кровавых наваждений,
Сражений и живых картин,
Среди салонных наслаждений
Ты — не последний либертин.
Пришла нужда, и ты с охотой
Бросаешь всё, и налегке,
Со свеженабранной пехотой
Уходишь в белом парике.
Кто обретает благосклонность
Сентиментальных алых уст,
Мне нужно соблюсти законность —
Исполнить, что сказал Сен-Жюст.
Прощай, любимая химера
Сражений и живых картин,
Ведь во владеньях Люцифера
Ты —
Воскресение, 20 апреля
Отдавая треть зарплаты
За билеты в Опера,
Жил и умер в сорок пятом
Парень с нашего двора.
Заратустру кинул в ранец,
Сала шмат, и марш на фронт.
Не австриец, но германец,
Он ушёл за горизонт.
«Если смерти — то мгновенной, —
Молвил, хлопнув по плечу. —
Передай открытку в Вене
Пану Андруховичу».
И в двадцатое апреля,
В день воскресный и сырой
Ты — наследник Титурэля,
Романтический герой
А кулич пасхальный, пышный
Поделили в Сен–Жермен...
...Остаются только вишни,
Только Кальман и Кармен.
Овод
Он свою потребует долю.
«Я таких наглецов люблю.
Перемалываю, неволю,
Вечным пламенем револю».
Ты работаешь, словно робот,
Поражённый в правах илот.
Революция — это повод.
Видишь овода ли полёт?
Обожаемый, как Феличе,
В окружении смуглых Рит,
Он был революциферичен.
От отцовской любви — сгорит.
Черноглазые карбонарии.
Тлеют чёрных глаз угольки.
Мы, на севере — как бы арии.
Но поступки наши — мелки.
Пусть на каторге станешь сед,
Обезглавишь хоть сто царей —
Здесь в почёте лишь домосед.
Из премудрых. Из пескарей.
...Приходят они, и бледны, и смуглы.
Они — как Феличе Риварес.
Обличье их скрыто завесой из мглы.
Их зов — мене, текел и фарес.
Владимир Скобцов (Донецк)
Братишка
Зарыт своими,
Забыт страной,
Забыто имя,
Лишь позывной.
Судьбы случился
Бараний рог,
Кто мог, скрутился,
А он не смог.
Ни прыгать с пирса,
Ни жечь причал,
Кто изловчился,
А он не стал.
Те, кто пожиже,
Шептали: «лох», —
Уже в Париже,
А он не смог.
Крысиным ором:
— Твоя ль беда? —
Кричали хором,
А
Мать похоронки
Не ждёт, сынок,
Иди сторонкой.
А он не смог.
Ни за медали,
Ни за пятак —
Ему не дали
Вы их и так.
В полнеба пламя,
В полвека смог.
Кто выжил — с нами,
А он не смог.
На место пусто,
В Уставе тёрт,
В каптёрку пустит
Сверхсрочник Пётр.
Дадут бельишко
И скажет Бог:
— Привет, братишка!
Я б так не смог.
Тысяча дней войны
Бог не мой и не мой вождь,
Вышиванки в крови вязь,
И в умишке его ложь,
И в душонке его грязь.
Я в гортани его кость,
Я его головы боль,
Я, как он, на земле гость,
Я, как он, для небес ноль.
Но пока пядь земли, горсть,
Есть донецкой, я не голь,
Он в задаче моей гвоздь,
Умножаемый на ноль.
Мир театр, а Донбасс тир,
И мишенями в нём мы.
Где-то есть, говорят, мир,
На него посмотреть бы.
Небесный огонь
Жизнь горазда бить баклуши,
Смерть, как водится, шустра.
Мёрзнут пальцы, стынут души
У Вселенского костра.
Скрежет с грохотом послушай
И отпустятся грехи.
Чёрту в лапы, Богу в уши
То молитвы, то стихи.
Украинской пуле-дуре,
Злой надежде вопреки,
Давай выпьем и прикурим
От дымящейся строки.
Сверху кто-то вёсла сушит,
Снизу лязгает броня,
Греют крылья наши души
У небесного огня.
Сепаратистская застольная
Душа мотается,
Пока не кончится
И сердце мается,
И выпить хочется.
Пока тверда рука,
Спирт неразбавленный
Пьём, от надежд пока
Не мы избавлены.
Дорогою судьбы,
Об пол горошины,
Летим, как будто бы
Никем не брошены.
Марс всходит кумачом,
Как пролетарии,
Нам это нипочём,
Не в планетарии.
На небесах уют,
Землёю проклятых,