Выбор оружия
Шрифт:
Перекатников исполнил приказание молча. О том, что с чердака он может запросто выбраться и никто его не хватится до конца совещания, Казначей не подумал.
Девушка заартачилась:
— Меня это касается не меньше, чем вас. Тем более что вам сейчас только и думать, — она кивнула на водку, но брат и неожиданно присоединившийся к нему Фролов выпроводили ее за дверь и сели к столу.
Оба были напряжены.
— Так дальше жить нельзя, — сказал Казначей, и Фролов, помедлив, кивнул. Выпили, не сводя глаз друг с друга.
— Что будем делать?
Помолчали.
Казначей
— Здесь оставаться опасно. Идти сдаваться — как-то, знаешь ли, не хочется. Я вот что подумал: если какое-то время еще пошхериться, то о нас могут забыть. Не навсегда, конечно, но активно искать перестанут. А там, глядишь, разберемся, что к чему. Найду кого-нибудь, кто в законах сечет, проконсультируюсь, как можно отмазаться. Не бывает, чтоб не было выхода.
— Думаешь, мы можем отвертеться? — Семен хмыкнул и плеснул себе водки в стакан. — За бандюков, положим, много не дадут. Нас трое, да этот хрен на чердаке — если станем говорить складно глядишь, удастся соскочить.
— Если их друзья не найдут нас раньше ментов, — Казначей отвернулся, чтобы Семен не прочитал его мысли: «О стрельбе в бандитов беспокоиться надо тебе, я курок не нажимал, я в этом деле, как говорится, сторона потерпевшая». — А они, я думаю, будут рыть дольше и глубже, чем опера.
— За магазин сердце ноет, — Фролов потер грудь и выпил, занюхал долькой лимона, подцепил с тарелки кусок раскисшей колбасы, посмотрел и бросил обратно. — Как так получилось? Девчонка и парень… Какого черта ты их завалил? За что?
— Так легла карта. Чего теперь виноватых искать? Вместе были. Самое плохое, что гильзы совпадут, экспертиза — наука точная. Надо от пистолета избавляться. Бросим в реку — и концы, как говорится, в воду. Без пистолета они ничего не докажут. Придумал! Скажем, что ствол, из которого ты их завалил, мы отобрали у Макса. Он хотел нас порешить, мы стали сопротивляться и отобрали. Верка подтвердит и с Валентином договоримся.
— Думаешь, кто-то поверит?
— Какая разница? Пусть не верят, но доказать-то ничего не смогут. К тому же эти сволочи к магазину отношение имели, так что вполне могли там стрельбу устроить, по пьяни или еще как, не важно…
— Все, что мы делали, наперекосяк пошло. А здесь, по-твоему, сложится?
— Перестань! Только в фильмах преступники постоянно совершают ошибки…
Преступник! В душе Фролов себя им сознавал, но вслух определение прозвучало впервые.
Вздохнув, он опустил голову на руки. Сколько , ни заливал в себя, алкоголь действовал самую малость, как крепкое пиво. С одной стороны, сохранялась относительная четкость мыслей, с другой — страх не отпускал.
В словах Артема, казалось, был здравый смысл. Ведь и правда, о том, как в действительности все случилось, никто, кроме них, не знает, а значит, и следствию волей-неволей придется ориентироваться на их показания. Всякие следы, отпечатки и прочие научные штучки казались Семену сплошной чепухой. Пока не признаешься — никто не посадит, если только нет десятка независимых свидетелей. Единственный свидетель сидит
Был, несомненно был здравый смысл в сказанном Казначеем, но Фролов ему уже не верил.
— Надо провернуть последнее дело, а потом разбегаться. Когда мы все вместе, нас проще поймать. Тот, кто попадется, толкает операм мою версию. Про магазин — молчим, в квартире — самооборона. Конечно, станут бить, но тут уж надо выдержать, чтобы ни обещали.
— А с этим что делать? — Фролов показал йа потолок,
— Заставим его написать письмо в прокуратуру. Прямо сейчас. В городскую и Генеральную, чтоб не выкинули.
— Сейчас — напишет, завтра — открестится. Казначей быстро, оценивающе взглянул на Фролова и отвернулся, продолжая играть вилкой. Пальцы, сжимающие податливый алюминий, блестели от пота.
— Если его списать, то все можно повесить на него, — сказал он очень тихо.
Могильным холодом не повеяло и гром не грянул. За окном жарило солнце, его лучи, без помех проникая сквозь грязные стекла и ветхий тюль, упирались в загаженный стол, банки с расплывшейся тушенкой и теплое пойло в стаканах.
— Я думал, ты сам догадаешься. Зря мы здесь столько дней паримся?
Фролов не ответил. Ни согласия, ни протеста — безразличие.
— Ствол — к виску, тело — в реку. Самоубийство. Переживаний не выдержал. Скажешь, не поверят? Обрадуются, что можно «глухаря» списать.
7
Адрес Ольги Ивановой установили быстрее чем рассчитывал Родионов. Через одного из знакомых Волгина получили распечатку переговоров с «трубы» Валентина. Исходящих звонков оказалось не так уж много. Выбрали наиболее перспективные, ориентируясь на то, что любимой девушке Перекатников должен был звонить достаточно часто, скорее всего — по вечерам и в выходные дни, и что живет она в центре города. После этого потребовалось десять минут, чтобы поработать на компьютере с купленной на рынке «ворованной» дискетой адресной базы данных.
В списке проверяемых девушка оказалась четвертой. Иванова Ольга Никитична, семьдесят седьмого года рождения, занимает однокомнатную квартиру, до недавнего времени с ней был прописан отец, пенсионер Минобороны, выбыл из адреса в связи со смертью.
— Поехали, проветримся, — предложил Родионов, снимая со спинки стула свою куртку, — ждет нас дорога дальняя и горечи великие, получим мы щелчок по носу и вернемся, стоптав подошвы зазря, ибо не бывает в жизни ничего легкого.
Волгин оглядел напарника с любопытством:
— Ты что вчера пил?
— Одну бутылочку пива.
— Оно и заметно. Это на бутылке было написано?
— В одной книжке про хороших бандитов. Шестьсот страниц, смысла не больше, чем на пивной этикетке, но все герои разговаривают исключительно такими пассажами.
— Да, Миша, крепко тебя заклинило… Предсказание младшего опера сбылось. В квартиру они не попали, а пожилая соседка, хорошо знавшая Олиного отца, пояснила, что девушка уехала за границу и вернется нескоро.
— Не подскажите, где у нее дача?