Выбор оружия
Шрифт:
Он помолчал и добавил:
– А перед этим его пытали…
Норильский архивариус-любитель Тимофей Евсеевич Гармаш жил в избе-пятистенке на окраине Твери, застроенной, как и все окраины старинных русских городов, бревенчатыми и засыпными домами с палисадниками и маленькими огородами и садами в пять-шесть яблонь и вишен, с кустами крыжовника и малины. И к этим деревенским пригородам, тоже как почти везде, подступали девяти-и двенадцатиэтажные кварталы, словно бы символизируя собой неотвратимое наступление новых времен, таких же безликих и равнодушных, как эти блочные дома.
Денис выехал из Москвы в начале восьмого утра. В половине десятого пересек Волгу и еще с полчаса искал улицу Заречную. Поколесив по окраинам, обрезанным рекой Тверцой, неожиданно наткнулся на нее. И сразу понял, что тратить время на поиски дома номер 54 ему не придется: улица, а правильнее сказать – переулок, была перегорожена двумя милицейскими «Жигулями», «рафиком» и машиной «скорой помощи». Синели фуражки и форменки оцепления, толпился народ, возбужденно переговариваясь и пытаясь высмотреть сквозь оцепление, что происходит за штакетником забора. Была маленькая надежда, что какое-то нешуточное происшествие, собравшее столько милиции и зевак, произошло не в 54-м доме, а где-то рядом, но быстро убывающие номера домов на четной стороне не оставили от этой надежды и следа. Возле дома номер 56 Денис оставил свой «фиат-уно» и смешался с толпой. Ответ на его вопрос «Что случилось?» не заставил себя ждать.
– Хозяина ночью убили, – объяснила седенькая старушка с клюкой. – Такой душевный старичок был, бодрый, веселый, всегда остановится, поговорит. Все книжки из библиотеки носил, по три, а то и по четыре враз. Я ему говорю, бывалоча: ты хошь бы телевизер, Евсеич, смотрел, чем глаза портить. А он мне: нагляжусь еще, каки таки наши годы! Вот оно и нагляделся. И кому он, прости Господи, нас, грешных, помешал? Вконец одичал народ. Бога забыли!
– Ограбили его, говорят, – подсказали из толпы.
– Да чего грабить-то у него! – возразила старушка. – Одно только слово, что в этом Норильске жил, а четырех девок без матери поднять – это как? А ить поднял, трех замуж выдал, старшая только в девках осталась. Он последний год один жил, – объяснила она Денису. – У младшенькой сын родился, так она в ихней квартире больше жила, помогала сеструхе. А к Евсеичу через день забегала: помыть, постирать, еды сготовить. Она-то и вызвала милицию…
Сержант из оцепления сначала с уважением посмотрел на генеральского вида удостоверение Дениса с золотым двуглавым российским орлом, но когда раскрыл и прочитал «охранно-детективное агентство», и разговаривать не стал:
– Никого не велено пропускать. Только родичей.
Но под напором Дениса старшего все-таки вызвал. Пожилой капитан мельком взглянул на удостоверение и вернул его Денису.
– Только частных детективов нам тут и не хватает. Погоди-ка. Грязнов? Не майора ли Грязнова сын?
– Полковника, – поправил Денис. – Племянник.
– А не врешь? Как его зовут?
– Вячеслав Иванович. Замначальника МУРа. Он меня и прислал сюда.
– Точно! Полковник, значит! А я вот все капитан. Я у него еще старлеем на стажировке в МУРе был. Ну проходи, племяш, коли нервы крепкие… Зачем он тебя послал-то?
– Привет передать Тимофею Евсеевичу Гармашу. От его знакомого из Норильска.
– Опоздал ты, парень, чуток.
В сопровождении капитана Денис миновал палисадник, сени и, оказавшись в просторной горнице, едва не упал в обморок: среди несусветного разгрома, царившего в комнате, на дощатом, чисто выскобленном полу лежал животом вниз маленький, лысый, обнаженный по пояс человек с неестественно вывернутой набок головой и обвисшим длинным каштановым усом. Руки его были связаны проводом за спиной. На спине багровел след утюга.
Денис, как он потом признался Грязнову-старшему и Турецкому, в обмороке все-таки побывал, только не успел упасть – капитан привел его в чувство здоровенной пощечиной и окриком:
– Ну-ка, парень, держись! Держись, говорят тебе!
Судмедэксперт закрыл труп простыней и сообщил капитану:
– Скорее всего, сердце не выдержало. После вскрытия уточним, – и кивнул милиционерам. – Уносите.
Тело Гармаша положили на носилки, оказавшиеся для него слишком большими, и вынесли из дома. Только тут Денис заметил в углу горницы сидевшую на табуретке пожилую женщину. Она тупо, без слез смотрела перед собой. Молодой человек в штатском – видно, следователь – о чем-то спрашивал ее, но она не отвечала.
Следователь наконец отступился.
– В шоке, – заключил он, – в больницу ее нужно. Потом допросим…
– Это старшая дочь Гармаша, Евдокия Тимофеевна, завхозом в детсаду работает, – объяснил капитал Денису. – Она и сообщила, что отец погиб.
Еще часа полтора Денис провел в доме, наблюдая за обыском. Искать, собственно, было нечего: скудный домашний скарб, минимум одежонки. Среди вещей – черный дубленый тулуп и тяжелые, мехом внутрь, сапоги геолога. И огромное количество рассыпанных на полу в обеих комнатах бумаг, ученических тетрадей, плотных четвертушек, как в библиотечных каталогах, исписанных мелким, очень четким почерком. Все записи касались Норильска. Денис поднял с пола несколько карточек, прочитал:
«1963 г. Декабрь. Звено Николая Доронина из смены горного мастера Николая Иншакова через первый клетьевой ствол рудника „Маяк“ подняло на поверхность первую вагонетку талнахской руды…»
«1941 г. Октябрь. По Севморпути в Дудинку прибыли суда с оборудованием эвакуированного с Кольского полуострова, из г. Мончегорска, металлургического комбината „Североникель“…»
«1989 г. Июнь. Прошла первая в истории Норильска забастовка горняков на руднике „Октябрьский“…»
– Ну, оклемался, племяш? – поинтересовался капитан. – Не смущайся, бывает.
– Привыкну, – отозвался Денис.
– Нет, к этому привыкнуть нельзя. В обморок хлопаться не будешь – верно. А привыкнуть… Нет, парень, к такому не привыкают. Сколько я уж трупов поднял! А каждый раз – будто что-то из души вынимают. Я вот иногда думаю: а когда последнее вынут, что от меня останется – пустой мундир?
Денис поинтересовался:
– Среди бумаг толстого такого пакета не попадалось? Примерно как шесть бухгалтерских книг?
– А что в нем? – насторожился капитан. – Деньги?