Выбор Зигмунда

Мартильи Карло А.

Рамполла не упустил случая показать, какой он эрудит. Орелья слегка похлопал ему, чтобы завершить этот разговор, а потом искоса посмотрел на него и сказал:

– Конец наступит скоро. Я это знаю, и старик тоже это чувствует.

– Да исполнится воля Бога!

Оба несколько секунд глядели друг на друга: каждый ждал, что другой заговорит о том, из-за чего у обоих было тяжело на душе. Наконец старший по возрасту отступил перед старшим по должности. Орелья посмотрел вокруг – вероятно, чтобы убедиться, что поблизости нет даже тени его секретаря, – и заговорил первым:

– Мне

не нравится открывать сейф с моими мыслями перед незнакомцем, к тому же евреем и атеистом.

– Мне тоже, – ответил Рамполла, – однако тому, кто невиновен, нечего бояться.

Орелья нахмурился и возразил:

– При всем моем уважении к вам, госсекретарь, никто не может позволить себе бросить первый камень.

В руке Рамполлы появилась овальная сигарета, и вскоре изо рта государственного секретаря вылетело облачко голубоватого и сладковатого дыма.

– Эти сигареты «Фатима» действительно пахнут Египтом. И какое хорошее имя марки для популяризации порока – святое имя дочери Магомета!

Орелья резко повернулся к госсекретарю и направил на него указательный палец.

– Не унывай, Луиджи! Ты только что сказал, что любишь шутить, и я лишь последовал твоему примеру, мой знаменитый декан.

Орелья развел руки в стороны и несколько раз кивнул. Этот жест означал скорее «сдаюсь», чем «одобряю».

– Значит, вот чем ты, видимо, заслужил свою должность секретаря. – Камерлинг немного помолчал, кусая бескровные губы, а потом договорил: – И я хорошо знаю, что в будущем тебя, возможно, ждут другие, гораздо более высокие должности.

Рамполла щелкнул языком и ответил латинской поговоркой:

– Онус эст хонос – Почет – это бремя.

Его собеседник хотел откликнуться на это подходящей латинской поговоркой, но ни одна не пришла ему на ум. Поэтому он подошел к шкафчику, в котором держал легкую наливку – свой тайный порок, – и наполнил до половины две рюмки из красного богемского стекла – одного цвета с жидкостью. Хозяин и гость сели в кожаные кресла.

– А вина «Мариани» у вас нет? – спросил Рамполла, глядя на драгоценную хрустальную рюмку, украшенную черненым серебром.

– Ты и в самом деле готовишься стать папой.

– Обожаю его – я имею в виду «Мариани». Возможно, дело в чудесной добавке – перуанском кокаине, но я никогда прежде не встречал средства, которое бы так укрепляло силы души и тела. Твоя наливка тоже хороша: она мудрая и старая, как ты. Однако – или, если тебе больше нравится, «кстати» – как обстоит дело с конклавом?

– Ходит слух про Готти. Я тайно поддерживаю его кандидатуру, но не опровергаю и не подтверждаю слух. Поэтому он выиграет первое голосование, но не получит нужного числа голосов. И, – почти печально договорил он, – его шансы на избрание сгорят.

– Я готов взять на себя этот крест. – Сказав это, Рамполла одним глотком выпил содержимое рюмки. – Если, конечно, Господь не будет слишком долго ждать, прежде чем заберет к себе душу нашего господина. Кто еще выходит на арену? И что говорит Лев?

Орелья жадно влил себе в рот последнюю каплю наливки.

– Де Молина-и-Ортега набирает все больше сочувствующих. Это, конечно,

безумная мысль: ему только тридцать восемь лет, он ничего не знает о жизни и о том, что происходит в этих стенах. Но его толкает вверх сам Лев – говорит, что Святой Дух не имеет возраста и что благодаря молодости де Молина может обеспечить нам долгую стабильность. А обеспечивать ее де Молина умеет: он держится в стороне, но его поддерживают испанцы, с которыми ты не слишком дружил, когда был нунцием в Мадриде. Для этих идальго ты слишком суров. Еще де Молина нравится самым старым из нас: они видят в нем своего сына.

Рамполла прикусил губу и топнул ногой так, что пол задрожал.

– Стоило бы выяснить, какие у него есть слабости, – резко заявил он. – Де Молина слишком молод, чтобы понимать, что умеренность – главное правило.

– Я сейчас как раз занимаюсь этим.

– Найди его слабое место, и мы бросим его, как мышь, стае кошек. Ты когда-нибудь видел такое? Они не гонятся за мышью, они дерутся между собой.

– Но в этом случае мышонку удается сбежать, – заметил Орелья, наклонившись к собеседнику.

– Вот именно! – улыбнулся ему Рамполла. – Мы не хотим ему смерти, помилуй Бог, мы только хотим, чтобы он ушел. Пост нунция где-нибудь в Южной Америке мог бы стать для него большим шагом вверх.

– «Промовеатур ут амовеатур», что значит «повысить, чтобы удалить». До сих пор, слава Богу, это всегда работало, – сказал Орелья.

Он был доволен: наконец-то ему удалось найти подходящую латинскую фразу. В этот момент раздался колокольный звон, призывавший к вечерне. Поэтому Рамполла из рода графов дель Тиндаро обнял и поцеловал в обе щеки Орелью из рода баронов ди Санто-Стефано и вышел, ничего больше не сказав.

Оставшись один, Орелья поправил на голове красную муаровую шапочку. Рамполла уже готов надеть белую шапочку папы. Он поддержит Рамполлу, но лишь в тот момент, когда потеряет надежду надеть ее сам.

Глава 7

На столе еще дымились яичница и две сосиски с пряностями, которые симпатичная и умелая Мария велела приготовить для него, а может быть, догадалась приготовить сама. Ожидая, пока еда немного остынет и будет теплой, Фрейд подчеркнул карандашом фразу великого Гёте в романе «Родственные натуры» – одной из книг, которые привез для себя из Вены. Было что-то совершенно необыкновенное в том, что иногда люди, которые занимаются искусством мысли, начинают с положений, далеких одно от другого как звезда от звезды, а приходят к одним и тем же заключениям.

Он читал эту книгу уже третий раз, но никогда не обращал внимания на эти строки. «Человек, хвастающийся тем, что никогда не изменяет свое мнение, – это путник, который заставляет себя всегда идти по прямой, это кретин, который верит в свою неспособность ошибаться». Это гениально. Ведь человек и сам состоит из изгибов и извилин, пятен света и пятен тени. Все меняется и движется, эмоции бурлят в душе, как лава в жерле вулкана, и человек с застывшими взглядами и идеями, если предположить, что они у него есть, – не что иное, как копченая треска.