Выбор
Шрифт:
На освещенный участок дороги выбежали огромные животные, лохматые, с гигантскими клыками.
— Волки! — заорала я, обхватывая Отто руками и закрывая глаза.
— Орочьи волкодавы! — укоризненно произнес знакомый голос.
— Привет, Живко, — хриплым от пережитого волнения голосом сказал полугном. — Что ты здесь делаешь?
— Псов перегоняю из питомника к заказчику, — охотно объяснил орк. — Ольгерда, ты там еще со страху не умерла? Они мирные, не тронут.
— Не сомневаюсь, — сказала я, не отпуская Отто. — Вон какие клыки! Небось булочками на завтрак питаются.
Живко
Парень гарцевал на лошади рядом с каретой и смотрел на меня, радостно улыбаясь.
— Я рад тебя видеть, — сказал он, поймав мой взгляд. — Ходили слухи, что вас с Отто заперли в какой-то глуши за то, что вы магистру Бурику отрастили рога.
— Это не мы, — сомневаясь в собственных словах, сказал Отто. — Во всяком случае, это было уже после нашего отъезда.
— Может быть, какая-то остаточная магия в нашей мастерской, в которую он сунулся для ревизии, — предположила я. — Во всяком случае, мы про это ничего не слышали.
— Еще бы, — опять блеснул улыбкой Живко. — Это строжайшая тайна.
— А ты откуда тогда знаешь? — полюбопытствовала я.
— Мой родич, у которого я живу в Чистякове, шаман, и он эти рога отпиливал. Ваш магистр сам их свести не смог, а к коллегам обратиться побоялся.
— Если он ими обзавелся в нашей мастерской, нам конец, — пробормотал Отто. — Диплома мы не увидим никогда.
— Поздно сожалеть, — сказала я. — Хуже уже не будет. Живко, ты поможешь нам убраться отсюда?
— За поцелуй, — согласился орк.
— Хоть за два, — сказала я, радуясь тому, что полумрак скрывает уродующие меня шрамы.
Живко с Отто извлекли наружу кучера, орк привязал к собакам специальные лямки и прицепил их к карете, они дернули, где-то треснуло, заскрипело, и мы поехали. Я завернулась поплотнее в шубку и решила подремать, чтобы завтра предстать пред светлые очи начальства в лучшем виде.
Спалось мне замечательно, и только проснувшись, я поняла почему — я с комфортом расположилась на широкой груди Живко, и на меху его жилетки лежать мне было мягко и уютно. Орк крепко спал, прижимая меня к себе сильными и горячими руками. Напротив храпел во всю мощь легких полугном. Не могу поверить, что он допустил такое безобразие! Я попробовала высвободиться из объятий Живко. Его руки на миг крепче прижали меня к себе, а потом отпустили. Я посмотрела в его сонные глаза и прошипела:
— Что это такое?
— Что? — не понял он.
— Кто тебе разрешал меня обнимать?
— Разве тебе не понравилось? — удивился он. — Ты так крепко спала всю ночь.
Да уж, против этого не поспоришь.
— Как ты здесь очутился?
— Неужели тебе меня не жалко? — спросил Живко. — Я должен был ехать верхом всю ночь в такую холодину, когда есть возможность поспать в удобной карете рядом с такой девушкой?
— Поскакал бы верхом, ничего бы с тобой не сделалось, — сказала я злобно, досадуя сама на себя. Больше всего мне сейчас хотелось прижаться к его горячему и крепкому телу и еще подремать.
— С тебя еще два поцелуя, — сказал он.
Я быстро чмокнула его в щеку и сказала:
— А теперь убирайся.
— Э нет, так не пойдет! — сказал Живко. — Мы что, пятилетние дети?
Я хмуро смотрела на него и молчала. Тогда орк своей ладонью провел по моей щеке и прошептал:
— Тебе очень идут шрамы. Ты смелая женщина.
— Откуда ты знаешь, что я не получила их в пьяной драке? — возразила я.
— Мне Отто сегодня ночью рассказал.
— Живко, — сказала я, борясь с пленом карих глаз, — целуй меня и проваливай. Ты не забыл, что я почти замужняя женщина?
— О, — сказал он насмешливо, — это-то я как раз очень хорошо помню.
Орк обхватил мое лицо ладонями — горячими и шершавыми — и легко коснулся моих губ. Я закрыла глаза и приготовилась терпеть, не разжимая губ и стараясь всеми силами показать, как мне противно это действо.
Сначала Живко легко прикасался к моим губам своими, потом нежно опробовал их языком. Это было такое восхитительное ощущение, что я расслабилась, и орк мгновенно воспользовался этим. Его поцелуй — огненный, страстный, властный, нетерпеливый — был настолько возбуждающим, что я потеряла всякое соображение и со всхлипом притянула его за плечи ближе. Было такое ощущение, что вся моя воля полностью подчиняется ему, нервы растеклись жидкой медью по телу, а вся кровь сбежалась к губам и тугому узлу, образовавшемуся в животе.
Внезапно орк был от меня оторван резким рывком. Я открыла глаза и с ужасом увидела, как разъяренный Отто трясет Живко, как малолетний вор соседскую яблоню. Парень не сопротивлялся, довольно и мечтательно улыбаясь. Я, задыхающаяся и ошеломленная, поднесла руку к своим губам-предателям.
— Спокойно, гном, — сказал орк, выворачиваясь из захвата моего друга. — Я уже ухожу.
Он ухмыльнулся и выскочил из кареты прямо на ходу, ловко, как-то по-кошачьи приземлившись на ноги. Собаки тут же серым одеялом окружили хозяина, ластясь и повизгивая от счастья.
Лицо у Отто было такое, что я испугалась, что он подавится своей злостью, и приготовилась к растерзанию.
— Ты!.. — начал он, и тут у него перехватило дыхание от возмущения.
— Я, — покорно согласилась я.
— Ты… ты… ты… — То ли внутренняя цензура не позволяла полугному сказать то, что он обо мне думает, то ли он никак не мог подобрать подходящих слов, отражающих всю глубину моего падения.
— Я, — повинилась я, размышляя, если Отто донесет Ирге, то посчитает ли тот поцелуй изменой или нет. Наверное, нет, хотя такой поцелуй, да еще и описанный в красках полугномом… Лучшая оборона — это нападение, поэтому я с вызовом сказала: — А почему ты его в карету пустил? Кто виноват, что лиса в курятнике поужинала? Бедные куры?
— Ах ты, курица! — завопил лучший друг, наконец собравшись с мыслями. — Я, по-твоему, его на улице должен был оставить? Это не гостеприимно.
— Вот я тоже проявила гостеприимство, в некотором смысле, — пробормотала я.
Отто потянулся руками к моему горлу. Я вжалась в стенку кареты и закрыла глаза, начиная тоненько подвывать.
— Мне так стыдно, так стыдно, но и ты не злись, ведь это был только поцелуй. К тому же ты не мой жених!
— Был бы я твоим женихом, — буркнул Отто, — я бы тебя убил с особой жестокостью.