Выборы на фоне Крыма: электоральный цикл 2016-2018 гг. и перспективы политического транзита
Шрифт:
«Посткрымская» картинка наложилась на комплекс архетипов, установок, фобий, которые в совокупности образовали нечто, что можно охарактеризовать как социокультурный код нации или архетипический пласт его сознания. Внешнеполитическая повестка дня затмила собой в 2014 г. внутриполитическую, включая социально-экономическую проблематику, и стала определяющим фактором для формирования общественных настроений. Достаточно отметить в связи с этим, что 79 % россиян поддерживают экономические санкции против Запада (то есть готовы отказаться от западных продуктов питания), введенные российским правительством, а также возможные ограничения на выезд за рубеж – по принципу «на войне как на войне». [88] А ведь еще совсем недавно население страны было крайне чувствительно к любому ущемлению своих непосредственных интересов – в отличие от интересов
88
Источник: Мониторинг ИС РАН. Подробное описание исследования см. на стр. 112.
«Посткрымский консенсус» оказался намного сильнее во многом потому, что разбудил в россиянах частично спавшие до нынешнего момента, но, как оказалось, всегда готовые проснуться, выработанные историей страхи, мифы, архетипы: восприятие и оценки самих себя, других народов и стран, образы «внутреннего» и «внешнего» врага. Согласно результатам экспертного опроса ИС РАН 2013 г., «…к цивилизационным характеристикам русской мечты, которые в значительной степени коррелируют с тем, что мы определили как социокультурный код, эксперты относят:
• православие;
• сильную централизованную власть;
• державную (имперскую) внешнюю политику;
• духовность в противовес меркантильности» [Бызов, 2013б].
Эти четыре важнейших пункта – своего рода культурологические штампы, содержание которых, особенно в настоящее время, представляется далеко не столь очевидным. Если эти ценности более или менее точно отражали цивилизационные доминанты исторической России, Российской империи, то остается открытым вопрос, в какой степени они работают в России сегодняшней? Тем более что эти ценности воспроизводятся консервативным большинством в качестве «парадных», но «по жизни» носители этих ценностей далеко не всегда готовы им следовать. Особенно сильно проявляется следование «державному» архетипу о представлениях места России в мире среди россиян старшего поколения.
На протяжении третьего срока президентства В. Путина Россия перешла от периода умеренно-консервативной идеологии как общепринятой – к радикально-консервативной на основании общественной мобилизации. Произошла реидеологизация общества, и избирательная кампания 2018 г. протекала в условиях массовой мобилизации консервативного электората вокруг национального лидера на фоне деморализованной, растерянной и безучастной оппозиции.
2.5. Качество мобилизованного консервативного большинства
Несмотря на происходящие события, ценностные тренды остаются чрезвычайно инерционными. Напомним в связи с этим типологию ценностных ориентаций россиян в политике, которую мы представили шесть лет назад:
• протестные социал-консерваторы – 21 %;
• лояльные социал-консерваторы – 47 %;
• лояльные либералы – 15 %;
• протестные либералы – 8 % [От плебисцита – к выборам…, 2013: 59].
В идеологическом отношении социал-консерваторы – те, кого мы сегодня называем консервативным большинством, – составляли в 2012 г. 68 % [От плебисцита – к выборам…, 2013: 124]. Сейчас их несколько больше 70 %, [89] из них треть настроены скорее оппозиционно к власти, а две трети – скорее лояльно. Либералов (протестных и лояльных) в совокупности в 2012 г. насчитывалось около 23 % от общего объема российского электората, их численность практически не изменилась.
89
Источник: ВЦИОМ, март 2018 г. Подробное описание исследования см. на стр. 113.
В политическом отношении важнее всего то, что несмотря на подчас жесткую критику, обращенную в адрес власти и проводимого ею курса, большая часть россиян (63 %) воспринимала общее направление, по которому идет современная Россия, как позитивное, которое даст в перспективе положительные результаты – либо хотя бы как частично правильное. В наибольшей степени этот курс соответствовал установкам умеренных либералов (72 % полной или частичной поддержки), но и во всех остальных группах он превышал отметку в 50 %. Самый низкий показатель поддержки – в среде радикальных либералов – 54 %. На одном полюсе находятся консерваторы, самая многочисленная группа, на другом – либералы (как правые (сторонники рынка), так и левые (сторонники социальных приоритетов)) [От плебисцита – к выборам…, 2013: 124].
Консерваторы поддерживают традиционный образ России – могучей державы с твердой властью, способной обеспечить социальную справедливость, противостоять Западу и западной цивилизации. В то же время они мечтают о стабильном, спокойном развитии типа брежневских времен, а не о революциях и смутах. Либералы ориентированы скорее на минимизацию присутствия государства в разных сферах, снижение его влияния на бизнес и граждан, формирование правового общества, в котором бы выше ценились демократические права и свободы.
При всех различиях эти полюса имеют много пересечений. В частности, нынешняя власть и проводимый ею курс воспринимаются скорее позитивно (в большей степени государственниками, в меньшей степени либералами). Ни либералы, ни социал-консерваторы не готовы поддержать «чистый» рыночный капитализм или «чистый» плановый социализм; и тех, и других скорее привлекает промежуточный вариант, который бы включал в себя элементы рынка и социалистической экономики.
«Когда „ценности“ трансформируются в идеологии, требующие более жесткого выбора, складывается такая политическая „бухгалтерия“: 34 %–35 % опрошенных поддерживают идеи социальной справедливости, 30 %–32 % – идеологию, основанную на традициях и могуществе державы („левый и правый уклоны“). Еще 19 % занимают промежуточную позицию между консервативными и либеральными ценностями, выступая за сочетание идеи сильного государства и рыночной экономики. И, наконец, менее 7 % составляет поддержка партии „европейского выбора“. Еще около 6 % – политически убежденные русские националисты, сторонники самостоятельного русского пути, место которых в рамках противостояния „консерваторы – либералы“ остается не до конца выраженным, хотя события 2014 г. и подтолкнули данную группу в сторону консерваторов-державников и консервативного большинства в целом» [Российское общество…, 2017: 241].
Можно отметить умеренную консолидацию и увеличение числа сторонников консервативных ценностей одновременно с сокращением числа сторонников либеральных перемен. Все это позволяет сделать вывод, что вспышка либеральной протестной активности 2011–2012 гг. осталась позади, не получив своего развития. Насколько этот тренд отражает глубинные черты общества (а не парадные пласты массового сознания), каковы его пределы и временные границы? Как полагает Александр Аузан, «…мы продолжаем жить в формуле геополитического общественного договора. Не потребительского договора прежних лет, когда главным было благосостояние, теперь главное – статусное ощущение супердержавы. Но уже видны границы. Одновременно наращивать усилия в гонке вооружений и пытаться поднять экономику в структуре нынешнего договора невозможно. И тот, и другой социальный контракт имеют одну общую черту – они население подразумевают как препятствие в политике, от которого надо откупаться либо деньгами, либо великодержавными ощущениями». [90]
90
Нетреба П. А. Аузан: Кто сказал, что вы не должны бояться войны? // Газета. ru. 10 апреля 2018 г. URL:(дата обращения: 17.06.2018).
Выборы-2018 состоялись под знаком мобилизации общественного мнения вокруг В. Путина, которая произошла, несмотря на рост недовольства россиян положением экономики, социальной сферы, коррупцией. Каково же качество «путинского большинства», сформировавшегося вокруг внешнеполитического вектора власти в марте 2018 г.? Критики В. Путина апеллируют к двум социологическим гипотезам, объясняющим его огромный успех на выборах: эффекту «сверхбольшинства» и эффекту «спирали молчания» Элизабет Ноэль-Нойман. Под действием первого эффекта средний избиратель, не имеющий четких политических представлений (что нормально), вынужден присоединяться не столько даже к точке зрения условного «телевизора», сколько к мнению большинства людей, которые, как он знает, думают примерно так, как говорят в телевизоре. Гипотеза «спирали молчания» описывает иной эффект, в центре ее – предположение о страхе изоляции, страхе человека оказаться вне общности, в которой он живет. Если эффект «сверхбольшинства» увеличивает число тех, кто говорит «да», то есть поддерживает режим, то «спираль молчания» сокращает число тех, кто говорит «нет». Некоторые скептики проще объясняют «крымскую аномалию»: опрашиваемые в условиях частичной мобилизации просто боятся высказывать свое истинное мнение и дают неправдивые общественно одобряемые ответы. [91]
91
Рогов К. Правда ли, что 83 % россиян поддерживают Путина? // Forbes. 11 сентября 2014 г. URL:(дата обращения: 17.06.2018).