Выборы

Погоня за Клинтоном Шартеллем завершилась в Денвере, где я нашел его играющим в бейсбол за «Шоферов Квиквея» на песчаной площадке, что на углу 29-й улицы и Чэмпа. Шартелль играл босиком.

«Шоферы» выигрывали 6:5 у «Кузнецов Пуэбло». На скамейках вдоль поля сидели семьи игроков, их друзья и те, кто решил, что в теплый июльский вечер нет лучшего занятия, чем бесплатно посмотреть бейсбол.

Я устроился рядом с толстым мексиканцем, уплетавшим тамали [1] из газетного кулька и

— Дави! — орал мексиканец, приложив свободную руку ко рту.

То ли из-за аденоидов, то ли по какой-то другой причине, его голос как громом разрывал вечерний воздух.

— Где вы взяли тамали? — спросил я.

— Там вон лоток, — мексиканец показал вниз и направо.

Я подошел к старику с тележкой на велосипедном ходу и купил у него три тамали. Кулек был свернут из «Денвер пост», а каждый тамаль лежал в нем в обертке из кукурузного початка.

Я вернулся на трибуну.

— Почему тот парень без формы? — спросил я мексиканца.

— Одну минуту, — вопль мексиканца вновь подбодрил играющих. — Тот парень сидел и наблюдал за игрой. А когда Коннорс подвернул ногу, он подошел к тренеру, переговорил с ним, ему дали перчатку Коннорса и он вышел на поле. Игры он не портит.

— А обычно играет Коннорс?

— Да, но он подвернул ногу.

— И этот высокий парень заменил его?

Мексиканец дожевал последний тамаль, облизал пальцы и кивнул.

— Совершенно верно.

Игра шла с переменным успехом, и Шартелль ничуть не уступал своим куда более молодым партнерам и соперникам.

— Для старика он играет отлично, — заметил мексиканец после финального свистка.

— Это точно, — согласился я.

— Ему, должно быть, под сорок?

— Может и больше, — я встал и пошел к скамейке «Шоферов Квиквея».

Я никогда не встречался с Клинтоном Шартеллем, но видел его многочисленные фотографии в подробном досье, заведенном на него в агентстве. В основном это были газетные вырезки. Почти на всех фотографиях Шартелль держался на заднем плане, стоя справа от главных действующих лиц. Выражение озабоченности не покидало его лица, словно он постоянно вспоминал, выключена ли плита. На остальных снимках Шартелль стоял рядом с ликующими мужчинами, молодыми, старыми, средних лет, которые широко улыбались и знаками сообщали о своей победе, то ли сложив большой и указательный пальцы буквой "о", то ли сцепив руки над головой в боксерском приветствии.

На фотографиях лицо Шартелля напоминало разбитое сердце. Подбородок сходился в одну точку, над ним изгибался широкий рот. Нос в нижней части чуть отклонялся влево. Нос Шартелля мне нравился, мощный, хороший нос. Глаза смотрели прямо в объектив, левая бровь изгибалась аркой, придавая лицу вопросительное выражение. Никаких чувств не отражалось на этом лице, за исключением разве что рассеянного веселья, сильно смахивающего на цинизм.

Когда я подошел, Шартелль вытирал полотенцем коротко стриженые волосы. Треугольный выступ, которым они вдавались в лоб, поседел,

— Отличная игра, мистер Шартелль.

Он повернулся ко мне.

— Вы слишком молоды для селекционера «Питтсбургских пиратов» [2] , но в моем возрасте приятно услышать такие слова.

— Я Питер Апшоу.

Он положил полотенце на скамью, и мы обменялись рукопожатием.

— Рад познакомиться, мистер Апшоу.

— Я ищу вас пять дней. Вы постоянно в дороге.

— По собственной инициативе ищете?

— Нет. Я работаю у Падрейка Даффи. В Лондоне.

— Того самого?

— Совершенно верно.

Шартелль кивнул, взглянул на зажегшиеся фонари.

— И как поживает бедный ирландский мальчуган из Чикаго, мечтающий стать знатнейшим английским лордом? — как мне показалось, ответ его вовсе не интересовал.

— Недавно он провел месяц в Нью-Йорке. Мы все надеялись, что его приняли с той же радостью, с какой мы расстались с ним в Англии.

— Как я понимаю, он не изменился?

— Ничуть.

Шартелль одобрительно взглянул на меня и вновь кивнул.

— И название все то же?

— Да, «Даффи, Даунер и Тимз». Де-Де-Те.

— Как я слышал, процветающая организация.

— Грех жаловаться.

— Падрейк Френсис Даффи… или Поросенок, как мы его звали.

— Теперь он выращивает их, если вас это интересует.

— На него это похоже. Он стал бы выращивать поросят, чтобы доказать, что свинарник, естественно, ирландский свинарник, может стать произведением искусства.

Шартелль достал пачку «Пикийунс» и предложил мне закурить.

— Не знал, что их еще производят, — удивился я.

— Их можно купить только в табачных магазинах, где не продается ничего, кроме табака. В других они бывают крайне редко.

— Слишком крепкие.

— Я что-то замерз. Почему бы нам не пойти ко мне в отель? Я приму душ, а потом выслушаю вас, — Шартелль оглядел покинутое всеми бейсбольное поле. — Мне представляется, предложение Поросенка Даффи требует более деловой обстановки.

Шартелль занимал маленький номер в старой части «Браун Пэлис» на углу 16-й улицы и Бродвея. Окна, из которых открывался вид на горы, две дюжины книг на полке, приличный запас спиртного в баре. Создавалось впечатление, что Шартелль обосновался здесь надолго.

— Вы женаты, мистер Апшоу?

— Уже нет.

— Я как раз подумал, что такой образ жизни едва ли покажется привлекательным женатому человеку.

— Все, вероятно, зависит от того, как долго он женат.

Шартелль ухмыльнулся.

— Тут вы правы. Налейте себе что-нибудь, а я — в душ. Ведерко со льдом в холодильнике.

Я налил в бокал «Джентльмена Виргинии», бросил два кубика льда, добавил воды и отошел к окну, чтобы посмотреть, смогу ли разглядеть горы. Кое-где горели огни, но ночью Денвер выглядел точно так же, как Бирмингем, Новый Орлеан и Оклахома Сити, в которых я побывал, прежде чем нашел Клинтона Шартелля.