Выбраковка
Шрифт:
– Вот именно. Собственноручно. Тупым столовым ножом. Беременную.
– Ни фига себе!
– Вот именно. Эх... Взять-то я Шацкого взял. Жалко, что не убил на месте. Потому что его менты себе забрали. И выпустили. Сказали – может быть нежелательный резонанс. Мол, артистам Союза положено нюхать исключительно цветочки и ширяться только витаминами.
– Соболезную, – вздохнул старший. – Три года назад? Слушай, а я ведь помню. Нас тогда гоняли в «Олимпийский» какие-то офисы шмонать. Мы человек двадцать всякой мелкой сошки там переловили. Выходит, это
– Безусловно.
– Думаешь, к нему Писец идет?
– А к кому еще? Я в такие совпадения не верю, – твердо сказал Гусев. – За Писцом что у нас числится, помимо рэкета и прочей гадости? Оптовый драгдилинг. А что такое Москва? Рынок сбыта, который замер в ожидании. Кто был господин Шацкий? Покупатель с большими деньгами. К тому же неплохо знающий конъюнктуру!
Старший откинулся на спинку кресла и уютно сложил руки за головой.
– Логично, – признал он. – Но будь я на месте Писца, я бы с Шацким не связывался. Допустим, Писец не в курсе, что Шацкого спалили. Ментовка умеет такие дела проворачивать по-тихому. Но он ведь сам наркоман! Опасно.
– После трагической гибели жены Шацкий завязал, – сказал Гусев, снова берясь за бинокль. – Убитый горем муж, любимая супруга которого была зарезана пьяным хулиганом в подъезде... Нашему отделу внешних связей памятник надо ставить. Опять-таки – менты постарались. Знаешь, я ведь был на месте происшествия.
– Представляю себе. Мерзость какая...
– Он ее на самом деле выпотрошил. Это я не для красного словца, – сказал Гусев деревянным голосом. – Ты не подумай, что у меня к Шацкому какой-то личный счет. Просто такое прощать нельзя. Я уж молчу, сколько талантливых ребят из-за его поганой наркоты коньки отбросили или сыграли в лагерь. Понятное дело, если человеку позарез нужен героин, он его везде найдет. Но ведь хороший продюсер музыкантам вроде отца... А Шацкий как раз хороший продюсер.
Старший тяжело вздохнул и сел прямо.
– Что ты предлагаешь? – спросил он.
– Есть у меня подозрение, что Писец Шацкого убьет.
Некоторое время старший молчал. Члены его группы притихли настолько, что не было слышно дыхания. Валюшок, присевший в углу в ожидании приказаний, тоже непроизвольно замер.
– Как именно убьет? – поинтересовался старший деловито и сухо.
– Вижу три варианта. Либо мы опоздаем, либо обнаружим себя на подходе. Или устроим какую-нибудь импровизацию, не знаю пока какую.
Валюшок судорожно глотнул. В него еще ни разу не попадали настоящей пулей, и он как-то не был особенно уверен в надежности своего комбидресса. Хотя Гусев уверял, что девятимиллиметровую пулю броня выбраковщика держит неплохо – только очень больно и остается жуткий синяк.
Буквально за пару секунд весь многомудрый психологический тренаж, которым Валюшка задолбали на подготовительных курсах, полетел к чертовой матери.
– Тебе идти, тебе и решать, – заметил старший. – Только есть ли у Писца оружие?
– Писец вне закона. Для него любой контакт с ментами или АСБ – верная смерть. Он просто обязан иметь оружие. Это его единственный шанс отбиться и уйти.
– А ведь ты маньяк, Гусев, – заметил старший ласково.
– Почему тебя это удивляет? – спросил Гусев, по-прежнему глядя в окно.
– Хм-м... Твое дело. Меня другое удивляет. Ты не учитываешь, что в ресторане может оказаться наблюдатель от ментов – раз. И что там минимум треть столиков уже занята – два.
– Ну, тебя-то менты волновать не должны...
– Меня – нет. Мое дело – прикрытие.
– ...а честных граждан не заденет, я гарантирую.
– Телом будешь закрывать? – предположил старший донельзя язвительно.
– Конечно, – согласился Гусев на полном серьезе, отчего у Валюшка нехорошо защемило под ложечкой.
– Как знаешь, Пэ. – Старший поднял руки, давая понять, что сдался. – Одно могу обещать: я – могила. Парни – тоже. Верно, парни?
«Парни» хором промычали что-то утвердительное.
– Дело святое, – высказался сурового вида уполномоченный, матерый дядька лет пятидесяти. – Мочить надо гадов. Давно пора. Ведь лезут же, снова лезут изо всех дыр, как тараканы! Сколько мы их в расход пустили, а они снова лезут...
– Слабину нашу почуяли, – бросил старший, и Валюшку показалось, что он эти слова уже не раз слышал. Конечно, слышал. В Центральном.
– Есть! – выдохнул один из наблюдателей. – Вижу! Скорее всего – он!
По комнате прошла волна общего движения. Старший бормотал в микрофон, отдавая распоряжения второй половине группы, которая блокировала тылы ресторана. Несколько выбраковщиков быстро выскочили за дверь. Валюшок в который раз проверил свой игольник.
Еще никогда в жизни ему не было так страшно.
Клиент подъехал к ресторану на потрепанной «десятке». Его сопровождала пара быкообразных типов, от вида которых Гусеву сразу полегчало. Больше всего он боялся увидеть в свите Писца телохранителей новой формации – симпатичных людей с дорогими прическами и без лишней мускулатуры, подмечающих любой намек на опасность, а в бою – резких и стремительных. Эта же парочка двигалась как коровы на льду и не сумела даже толком осмотреться.
Впрочем, сам Писец тоже оказался тот еще увалень. Он словно на машине времени прибыл из страшных девяностых, когда Москву заполонили бритоголовые ублюдки. Рядом с ним современная охрана не выполняла бы очень важной своей функции – внешне походить на охраняемого.
И против ожидания, пластической операции Писец так и не сделал. Только отрастил бороду, выкрасил ее заодно с волосами в светло-русый цвет да еще очки нацепил. Это точно был он, никаких сомнений.
Троица вошла в ресторан. Гусев вопросительно оглянулся на старшего.
– Все чисто, – сказал тот. – Контрнаблюдения не отмечено. Мои бойцы встанут на места, как только ты начнешь. Один нюанс. Клиента все-таки пасут менты. На солидном удалении. В ресторан не полезут.
– А ведь уверяли, что понятия не имеют, откуда он едет... – протянул Гусев. – А если не менты? Проверь.