Вычислитель. Тетралогия
Шрифт:
– Вообще ничего съедобного.
– Возможно, ты не заметил, но я последнее время недоедал, – сказал Иванов.
– Привыкай к подножному корму. – Эрвин пошарил в ближайшей луже и предъявил Иванову на ладони двух извивающихся головастиков. – Будешь?
– Ты что, с ума сошел?
– Ну, как хочешь.
Отправив головастиков в рот, он заглотнул их, не жуя, наблюдая на грязном лице Иванова смесь любопытства с гадливостью.
– И как оно? – спросил тот.
– Не блаженствую. Зато наловишь еще раз десять по столько – и сыт. Что у тебя была
– Был курс, только давно, – сказал Иванов. – На Тверди.
Эрвин фыркнул.
– Это не курс, а санаторий. Твердь – почти Земля. Что поймал, то и съел, половина того, что растет и бегает, годится в пищу.
– Если сам не сгодишься в пищу лесному коту. Сунуть бы тебя в тамошние джунгли…
– Выжил бы, если бы не погиб сразу. Я хорошо считаю, а значит, быстро учусь.
– Да я уже понял… Я просто так.
Эрвин не стал развивать тему. Упоминание о Тверди неприятно царапнуло. Кристи была родом с Тверди…
Вместо слов он вытянул руку, указывая направление.
– Туда? – спросил Иванов. – Ты уверен?
Не дождавшись ответа, он заспешил следом. И когда из пелены дождя проступили контуры остроконечной, похожей на клык скалы, он даже не стал допытываться у Эрвина, вело ли его чутье или вел расчет.
На верхушке каменного зуба не хватило бы ровного места и на то, чтобы стоять на одной ноге, зато у подножия скалы нашлась тесная полочка – как раз для двоих, если тесно сидя. Эрвин побродил перед ней, потыкал шестом в зыбун.
– Годится. Тут мель, язычник не достанет. Если только не очень крупный.
– А спать как? – поинтересовался Иванов, ерзая задом по площадке.
– Разве ты не выспался?
– Предпочитаю спать каждую ночь.
– Я тоже, – через силу ухмыльнулся Эрвин. – Не знаю только, как довести до сведения болота наши предпочтения. Не подскажешь?
– Юмор у тебя плоский, – буркнул Иванов.
Эрвин смолчал. Что толку просвещать новичка о том, что Саргассово болото может сделать с человеком? Сам поймет. Юмор – это очень хорошо, плоский он или объемный. Это безошибочный индикатор: болото только-только начало работать над жертвой. Все еще впереди.
Дождь не прекратился и после заката, да и заката как такового не было: сумрак плавно перелился в темноту. Иванов ерзал и скреб себя пятерней до тех пор, пока Эрвин не осведомился, не чесотка ли у него.
– Оцарапался. Наверное, о панцирь той твари, когда вылезал из него. Бок саднит и голень.
– Потерпи до острова. Попробуй поспать.
– Все хотел спросить, – сказал Иванов. – Не хочешь – не отвечай, но мне любопытно… Эти твои способности – они тебе дают что-нибудь, кроме профессии и этой… ну, востребованности?
– Конечно. Они дают важную, но нерадостную вещь. Понимание.
– И что же ты понял?
– Многое.
– Может, поделишься?
– Например: мир состоит из великой сложности и столь же великой простоты. Эти две крайности не правят миром – они и есть мир. Так называемые нормальные люди воображают, что истина скрыта не в простоте и не в сложности, а где-то посередине, что она непроста, но логична и готова открыться им, если усердно думать. Это заблуждение. Мир как он есть слишком груб и жесток для них и точно так же непостижим. Все люди строят иллюзии. Самый прожженный рационалист – и тот наивный мечтатель. Я – нет. Никогда не подгонял «требуется вычислить» под «хочу, чтобы было так, а не иначе», понятно?
– Ну… более или менее. В тебе правда нет никаких электронных добавок?
– Правда.
– Ладно, я просто так спросил… Вообще-то я читал твое досье. Необычное такое…
– Могу себе представить…
– Не видел его, значит? С твоими-то способностями – и не видел?
– Мне незачем.
– А, ну да, ну да…
– Не заговаривай мне зубы, – сказал Эрвин. – Как там твой канал связи со штабом Большого Лю? Или еще одно непредвиденное обстоятельство?
– Не знаю… По идее, нас слышат.
– Замечательно. Значит, ты не уверен? А экстренный канал связи у тебя есть?
– Я уже раз десять попросил забрать нас отсюда, – сознался Иванов. – Понятия не имею, что там случилось…
– Ответ был?
– Этот канал односторонний…
Эрвин мысленно вздохнул. Похоже было, что в штабе Лю дорожат Ивановым не более, чем мальчиком на побегушках. Но… кем тогда считают там Эрвина Канна?
– Тогда расскажи мне о том, что в мире делается, – сказал Эрвин. – Теперь ведь тебе можно. Как там Прай?
– Торгует планетой, как все до него, – хмыкнул Иванов. – Сидит пока прочно. Но рейтинги падают.
– А Сукхадарьян?
– Умер год назад. Сердечная недостаточность.
– Понятно.
Эрвин зевнул, поежился и сделал вид, что спит. Спать и вправду хотелось, но не настолько, чтобы уснуть сидя на камне под холодным дождем. Иванов грел бок, сопел и почесывался. Потом вроде уснул, поскольку перестал шевелиться и засвистел носом.
Эрвин размышлял. Ясно было, что Иванов не врет – иначе бы он уже попался на лжи, – но почему тогда не видно никаких признаков тайной спасательной операции? Объяснений могло быть несколько: от «в штабе Лю полагают, что еще рано» через «операция пошла нештатно» до «Лю Цаоши получил более интересное предложение». Последний вариант заслуживал подробного рассмотрения.
Разбить задачу на части, представить систему отношений банды, которая у власти, с бандой, которая в оппозиции, в виде системы нелинейных уравнений, подставить наиболее вероятные коэффициенты, получить решение, использовать полученные результаты как параметры для следующего расчета и так далее, и так далее… Привычное занятие не мешало течь мыслям. Ты хотел Игры, вычислитель? Вот она, играй. Ставка тебе известна, а что до условий, то разве кто-нибудь обещал тебе комфорт?
Иванов всхрапнул и навалился сильнее, потеснив Эрвина. Дождевая вода, стекающая струйкой по скале, полилась ручейком под куртку. Злобно рассмеявшись, Эрвин толкнул Иванова – тот забормотал, но не проснулся.