Выдуманный жучок
Шрифт:
– А разве вы меня оперируете? – удивляется Аня. – Разве не… Вы, короче?
– Короче, я.
– А другая операция?
– Я успею.
– Ура! Пойду маму обрадую!
– Она не спит?
– Она всю ночь не спит. Может, теперь заснёт? Ещё же есть время?
– Полно. Можешь, кстати, умыться. Зубы только не чисть.
Аня уходит, мы с хирургом остаёмся вдвоём.
– Давай! – кивает мне с ручки кресла Жучок.
– Игорь Маркович!
Он говорит: «Ш-ш» и кивает на медсестру.
– Игорь Маркович, почему вы не выгоните Александра Степановича? Он же
– Ничего серьёзного ему не доверяют, не волнуйся.
– Тогда зачем он нужен?
Медсестра ёжится под грубым серым одеялом, и Игорь Маркович закрывает окно.
– Очень страшно, Таша, – говорит он задумчиво, – быть старым и никому не нужным. Я, правда, этого сам не испытал. Но ему страшно.
Он грустно улыбается и направляется к ординаторской.
– Пойду вздремну пару часов перед операциями. Если собираетесь и меня в шкафу запереть, пошли уж сразу, сдамся добровольно. Так устал, что могу и на халатах поспать.
Я чувствую, что багровею. Мне хочется сказать ему что-то наперекор, чтобы он не думал, что я маленькая пристыженная девочка. Ничего мне не стыдно!
– А очень глупо, – говорю я ему вслед, – не давать взрослым людям чистить зубы перед операцией.
– Сглотнуть нечаянно пасту может каждый, Таша, и взрослый, и ребёнок. Таковы больничные правила.
Мама спит, Жучок ждёт меня на тумбочке.
– А чего ты не с Аней? – говорю я ему.
– У неё свой Жучок. У каждого – свой.
«И страх тоже», – решаю я и глажу мамино плечо под жёстким серым одеялом.
Толик
Сына священника зовут Толик. Про него анестезиолог Виктор сказал:
– Не знаю я, как там делать. Там рана на полголовы, и из неё мозги вытекают.
Он снял маску, шапочку, вытер лоб салфеткой, нацепил всё обратно и пошёл в операционную.
– Хоть поешьте, Виктор Евгеньевич, – просит сестра Тося, – вам перерыв зачем дали?
Тося маленькая, сгорбленная, рыженькая и старенькая. Она всегда делает вид, что припоминает пациентов, которые поступают вновь и вновь. «А, проходите, проходите, лапоньки, доктор заждался». Хотя, может, и правда помнит: Аня вон каждые четыре недели сюда приезжает.
Аня сейчас на операции. Первая операционная – в «кишке», то есть в маленьком ответвлении коридора. Если в коридоре встать на банкетку и прислонить лоб к стеклу, то через окно становятся видны окна операционной. Там светло так, что слепнешь.
– Поешьте, – повторяет Тося, – ваша жена супчик передала в банке, погреть?
Он молча машет рукой и возвращается во вторую операционную. Он дежурит там с Толиком в ожидании Игоря Марковича, который возится с Аней.
Я слезаю с банкетки и начинаю слоняться по коридорам. Все в основном судачат о сыне священника.
– С кадилом пришёл, говорят? Это вообще разрешают?
– Кто знает, может, он со службы прямо прибежал.
– Вообще-то восемь детей у него. Пять девочек и три мальчика. Четверо с дачи возвращались. Самый старший за рулём сидел.
– Да нет, старший тоже на заднем сидел. Их занесло. Вчера подморозило, март всё-таки.
– С дачи, ишь. Понастроили дач на наши пожертвования.
–
– Так я говорю, он самый старший. Ему двадцать пять. Было.
– Было?
– Да. Трое детей погибли.
– Ох ты Господи.
– Да. Толик только и выжил. Пока. Вон, слышала, что Виктор говорит?
– А где родители-то его?
– Знаешь, где? Не поверишь – в церкви!
– А что такого? У него же отец священник.
– Ну конечно! У тебя три ребёнка насмерть разбилось, а ты – в церковь. Вместо того, чтобы тут под дверью плакать. А знаете, девочки, что самое интересное? Я вчера спросила: «Почему Бог с вами так поступил? Вы же ему всю жизнь посвятили!» А он мне: «Бог дал, Бог взял. Ропот – грех».
– Ой, девочки, у него шок.
– Да никакой не шок. У него их восемь. Когда восемь, то не жалко. Тут вон один, и тот с опухолью. Я его, между прочим, и к Матроне 2 таскала, и в храм Христа Спасителя. Всё равно тут лежим.
– А говорят, надо пелёнку украсть, чтобы в больницу не возвращаться.
– Я крала. Бес-по-лез-но. Плевал Бог на нас, поверьте. Ладно, пошла я, Тоська сейчас моему капельницу менять будет.
Я возвращаюсь в свою, обычную палату для тех, кто долёживает после операции, или наоборот – только готовится и проходит обследования.
2
Матрона – святая Русской православной церкви, чьи мощи считаются чудотворными.
У нас новенькие. Мама, больше похожая на бабушку, и сын лет пяти. У обоих в лицах что-то бульдожье. Ещё у обоих совершенно плоские затылки. От мамы-бабушки здорово разит «Красной Москвой». Но самое интересное – то, что они разложили на тумбочке: «Сникерсы», вафельный торт, бананы, банка сгущёнки, два бутерброда с докторской колбасой, два – с копчёной, пачка плавленого сыра, крекеры, кукурузные палочки и – банка мясного детского питания «Агуша».
Мама-бабушка перехватывает мой взгляд.
– Я ему тоже говорю, зачем ты «Агушу» взял? А он – «Хочется». Я ему всё разрешила. Мы тут три года не были. Думала – и не вернёмся. А тут – раз. На КТ 3 что-то увидели. Хотя КТ – не такое точное, как МРТ 4 . Подождём пока, да, сынка? Я поэтому и разрешила – пусть берёт, что хочет. Кушать надо, надо.
Её сын улыбается мне и отправляет в рот крекер, намазанный «Агушей». Мне как-то и жалко, и противно, и я спешу к маме. Она лежит на кровати и с горестным лицом набирает эсэмэски для папы. Я сажусь на корточки и глажу её по плечу:
3
КТ – компьютерная томография.
4
МРТ – магнитно-резонансная томография.