Выдумщица
Шрифт:
В прихожую входят мужчина и женщина, оба в зеленых медицинских костюмах. Никогда никому в жизни я так не радовалась, как этим двум возникшим передо мной зеленым архангелам. Мужчина спрашивает:
— Как его имя?
— Я не знаю.
Женщина спрашивает:
— Пульс у него есть?
— Думаю, что да… да. Мужчина спрашивает:
— Вы его реанимировали?
Слова вылетают прежде, чем оформляются мысли:
— Да… он проснулся… тело у него дергалось, как в припадке… а потом он закрыл глаза, и я не знаю, что сейчас с ним, его голова просто упала и
Мужчина кладет руку мне на плечо. Он хочет меня успокоить. Хочет, чтобы я говорила вразумительно. Но сейчас разум и я — вещи несовместные.
И руки у меня, как и речь. Они трясутся, они судорожно дергаются вверх-вниз. Я отступаю, прислоняюсь к стене. Врачи суетятся над телом, стараясь найти признаки жизни. Разворачивают носилки и перекладывают его на них.
Его одежда лежит на полу, зажатая дверью, ведущей, вероятно, в спальню. Черные джинсы, шерстяной джемпер, туфли.
Я поднимаю их и иду за носилками.
— Вы поедете с нами? — спрашивает женщина со «скорой», идя спиной вперед и с трудом держа носилки.
— Да, — говорю я, немного придя в себя. — Ему же понадобится одежда.
И мы начинаем путь к машине. Проходим мимо коробок. Выходим на дождь.
23
Нет ничего хуже больничного запаха. Запаха антисептиков, дезинфекции, докторов, смерти.
Я сижу здесь почти три часа, сижу в этом углу для ожидающих, все с тем же пластиковым стаканчиком в руке. Три часа.
И что же я узнала за это время?
Что он, может быть, выкарабкается.
Что у него был кризис, но что сейчас он стабилен и находится в полубессознательном состоянии.
Что зовут его Фрэнк.
Фрэнк Блэк. Похоже, именно так назвала его женщина за письменным столом. В этот момент она украдкой жевала бутерброд с сыром.
Если уж и звать кого-то Фрэнком [3] , так его. Это имя каким-то странным образом сочетается с его необычностью. С его бородатостью.
3
Frank— франк — представитель древнего народа, населявшего Францию; франки бороды не брили, а, с точки зрения утонченных римлян, были варварами. (Примеч. пер.).
Я узнала и другое. Например, поняла, что женщину за письменным столом наняли на эту работу в результате какой-то чудовищной ошибки. Я имею в виду, что на ее столе две таблички. На одной написано «Помощь», а на второй «Информация». Но именно эти два слова английского языка не имеют к ней ни малейшего отношения. Ладно, назвала она мне его имя. Но ничего больше она мне говорить не желает. Я уже раз десять подходила к ее столу и спрашивала, все ли с ним в порядке, сколько все это может продлиться и все такое, и каждый раз она встречала меня застывшим ледяным взглядом женщины, работающей в ночную смену, и отвечала что-то вроде «тут и другие ждут известий о своих родных».
Что на самом деле полное вранье.
В этом углу для ожидающих был только один «другой», мужчина средних лет в анораке, у жены которого случился приступ из-за того, что она приняла какой-то дешевый сжигатель жира. И он был увлечен тем, что разглядывал у меня ложбинку между грудей, чтобы подходить и беспокоить миссис Услужливость.
И только когда вышла женщина в очках и белом халате с папкой, я смогла что-то выяснить. Но даже сейчас не знаю: станет ему лучше или будут осложнения.
Зачем я вообще сижу здесь?
Я привезла одежду, вопросов больше нет, сейчас четыре утра, что же я тут делаю? Сижу на стуле, на мои груди плотоядно уставился этот садомазохист в анораке, и помимо него здесь только эта надзирательница.
А мне завтра работать.
Пять часов подряд.
Поэтому я конечно же просто сошла с ума.
Но мне почему-то надо знать, как он. Не могу я просто пойти домой, не увидев его, воскресшего во плоти. Я же ему жизнь спасла. Так сказал тот мужчина со «скорой». Конечно, как он был неотесанным пьянчугой-неандертальцем, так им и остался, но это уже не имеет значения. Значение имеет лишь то, что я хочу сама его увидеть. Просто, чтобы убедиться, что все нормально.
Голоса.
Шаги, отдающиеся эхом по коридору.
Это он. Фрэнк. Стоит тут, полуживой.
Какое же облегчение увидеть его. В конце концов, полуживой — это не то, что мертвый. Врач, стоящий рядом с ним, улыбается мне, как будто я его жена, или подружка, или что-то в том же роде.
Фрэнк, однако, не улыбается. Даже когда он видит меня, в его лице ничего не меняется. Он меня не узнает и проходит мимо.
Наверное, он еще не совсем пришел в себя.
Я встаю и иду за ним. Женщина за столом улыбается — впервые с тех пор, как я здесь.
— Простите, — говорю я. — Фрэнк, здравствуйте. Это я, Фейт. Та девушка, из квартиры над вами. Это я вас нашла…
Автоматическая дверь раздвигается, и Фрэнк выходит через нее. Все еще идет дождь, а Фрэнк все не отвечает.
Я хватаю его за руку. Он останавливается, поворачивается и смотрит на меня. В слепящем искусственном свете он выглядит вполне живым. Волосы чернее, а кожа белее, чем было бы при дневном свете. Борода осыпана капельками воды.
— Нам надо домой, — говорю я ему. — Вы вызвали такси? Или они его для вас вызывали?
Он качает головой:
— Нет.
Хорошо, пусть это не разговор, полный глубины и значения, но все же хоть что-то. Я вытаскиваю из кармана свой мобильник и бумажник с карточкой транспортной фирмы «Такси А-1».
Фрэнк в угрюмом молчании наблюдает за тем, как я набираю номер и заказываю такси.
— Приедет через пять минут, — говорю я ему. Он отворачивается и ждет под навесом над дверью радиографического отделения.
Я-то знаю, что он чуть не умер от алкогольного отравления менее трех часов назад. Но не стоит грубить ему. Идиот бородатый. И зачем я, дура, пожертвовала ради него своим сном!