Выход из Случая
Шрифт:
Знакомые слова незнакомо цеплялись друг за дружку, будто литсотрудник Хижняк медленно льет на темя зама по эксплуатации тепловатую бесконечную воду. Глупые, конечно, стишки.
«Ток не лошадь, чтобы устать», — хмуро сказал Матвеев.
«Это верно», — засмеялся Хижняк.
«В газете, что ли, будут такие стихи?»
«Что вы, Гурий Степаныч! Наша газета серьезная. Так, для себя, чтобы лучше кругом запомнить. У меня память глупая: срифмую — запомню. Не понравилось? Жаль…» Уже колыхнулся вроде — пошел.
«Куда? — остановил зам по эксплуатации. Дежурная по
«Можно и поспать», — согласился Хижняк. Возле пятой канавы зацепил ногою за поводок: «Это чего такое?»
«Чтоб вагон не бросало в стороны», — пояснил неохотно Матвеев.
«А, поводки, — обрадовался чему-то Хижняк. — Не узнал! Похоже на ноги кузнечиков, если кузнечик — робот. Не находите?»
На несерьезное это замечание зам по эксплуатации не отозвался. Хотя даже рад был, честно-то говоря, сейчас Хижняку, пусть болтает свои стишки, что хочет, лишь бы не думать. Вдруг сказал неожиданно для себя:
«Дела сдавать собираюсь…»
«Напрасно, Турий Степаныч», — сказал Хижняк серьезно, будто что смыслил.
«Да нет, пора. Три Случая за квартал, такого еще не бывало. Кто-то и отвечать должен».
«Именно вы?..»
«По должности, — усмехнулся зам по эксплуатации. — Анекдот знаете? Сидит волк на лужайке, сытый, ковыряет во рту зубочисткой. Вдруг заяц выскакивает: «Съешь меня!» — «Это еще зачем?» — «Съешь, дорогой, боюсь! За холмом верблюдов кастрируют!» — «Ты-то тут при чем?» — «А-а-а, докажи, что ты не верблюд!» Это так, анекдот, конечно. Но я должен — по должности и по справедливости…»
Про себя Матвеев еще подумал, что, может, и в «Новоселках» что-то вечером было, если не примстилось от бдительности машинисту-инструктору. Надо утром проверить. Если снова Случай, нечего и заявление писать, под Случай по собственному желанию не уходят.
Литсотрудник даже не улыбнулся на анекдот, будто что смыслил.
«И кому же машинистов передадите? — спросил вдруг. — Гущину?»
«Меня не спросят — кому…»
«Резонно», — кивнул Хижняк.
Дальше пошли молча. Устроились. Залегли. Хорошо. Тихо. Душу строители вынули с этими комнатами, но сдали на совесть. Главное — тишина, окна выходят на пустырь, а не к деповским путям, как было в старых.
А все равно нет сна, только маялся…
Этот, Хижняк, сразу заснул, сопит ровно. Убегался для своего интереса. Часы как бьют на руке, будто будильник. Нервишки, Гурий Степаныч. Поздравляю с нервишками! Дежурная прошла коридором. Чуть слышно булькнула умывальником. Опять тихо…
«Ух, а я влюбился, Гурий Степаныч! — вдруг сказал Хижняк дневным, громким голосом. — Между прочим, в замужнюю женщину!»
Зам по эксплуатации не отозвался. То ли заснул…
А утром с «Новоселками» подтвердилось.
Матвеев проводил оперативку с инструкторами. Заглянул в дверь Комаров-младший.
«Заняты, Гурий Степаныч? Я подожду».
«Заходи, Федор, — позвал Матвеев. — Кончаем».
«Да мне только бумажку подписать».
«Вот, кстати, Комаров в это время был маневровым на
«Можно еще спросить, коли интересно. Было что-нибудь, Федор?»
«Было, Гурий Степаныч. Голован сигнал просадил, оборачивался с пассажирами…»
Стало тихо. Потом Гущин сказал:
«Что ж вы вчера-то мне мозги пудрили?!»
Комаров-младший, упрямо выдвинув подбородок, глядел на него в упор. Усмехнулся. Ничего не ответил,
«А он это за ночь надумал», — сказал кто-то.
«Ага, — кивнул Федор, — я тугодум».
«Тут шутки плохие, — сказал зам по эксплуатации. — Так. Ну, что ж! Пиши, Комаров, донесение честь по чести».
«Напишу», — сказал Федор.
Сел тут же к столу, написал…
На собрании этот Случай трогать пока не надо, хоть все уже знают. Будут сегодня еще в Управлении разбираться, «на ковре» у начальника. Будут приказы и санкции, в свой черед…
И машинист-инструктор Гущин думал сейчас о том же. Только чуть по-другому. Думал, что этот вчерашний Случай, как ни печален он для депо, в общем-то кстати. Уж одно к одному. Сразу и решат. Долгополов с Гущиным уже говорил сегодня, недаром сам и приехал в депо. Депо, конечно, в прорыве. Но Гущин — в принципе — согласился, не искал легкого. Верил в себя, хватит сил вытащить. Светка тут не права, не захотела понять. Карьера! Не к карьере он рвется — к делу. Но размах нужен, конечно, по силам, власть нужна. Поменьше пустых разговоров о доверии, о достоинстве машиниста, а дисциплина— жестче, ответственность, ремонт подтянуть, грамотная эксплуатация, это все да. Шалай почти не вникает, все самому придется. Раз не вникает, хоть палки не будет совать в колеса, даже плюс…
Уже вошли в административный корпус.
Возле лифта, будто вжавшись в него маленьким крепким телом и ощерясь навстречу дубленым, маленьким и твердым лицом, стоял машинист Голован. Шагнул навстречу:
— Гурий Степаныч, с тобой можно как с человеком?
— Отчего же нельзя? Только после собрания, ждут уже…
Лицо Голована дрогнуло.
— Ладно, — решил Матвеев. — Давай сейчас. — Кивнул Гущину — Андрей Ильич, начни там без меня…
13.40
Девушка в меховой куртке почти бежала по улице. Свернула в проходной двор, как утром ей показали, короче. Двор узкий. Кошки брызнули от помойки в разные стороны. Девушка засмеялась.
Старушка развешивала белье. Девушка поднырнула под простыней, легко, не задела. Старушка проводила ее сухими пристальными глазами. Дальше стала развешивать, сухие руки ее шевелились с шелестом, будто палые листья, но сила еще была в них.
Маленький мальчик лежал на животе и орал. Девушка легко подхватила его, поставила на ноги. Мальчик сделал себе перерыв, пока поднимала. Передохнул, заорал еще громче. Снова плюхнулся на живот, как был. С живота, с неудобного положенья, видел все-таки нужное окно, слева, второй зтаж. Но мама не шла почему-то, еще бы громче, а голосу нет…