Выход в свет. Внешние связи
Шрифт:
— Вот, — протянула я баклажку.
Профессор осмотрел каждую выпуклость и ямку на чеканке, заметил значок V, перечеркнутый единицей, и хмыкнул. Отвинтив крышку, осторожно понюхал, а потом обмакнул кончик пальца и облизнул.
— Неплохая вещь, — признал, подбросив фляжку в руке. — Коньяк хорош, спору нет. Объем пол-литра или, точнее, четыреста восемьдесят с мелочью. Откуда алкогольный рай?
В силу вступило второе условие сделки.
— Вытащила из бардачка, когда отец вышел из машины.
— Зачем?
— Назло ему.
— Когда вы взяли емкость, сколько в ней было жидкости?
— Примерно четверть.
— То
— Ничего я не знала, — ответила, уязвленная словами мужчины. — Схватила первое попавшееся под руку и сунула в сумку. Когда фляжка закончилась, хотела выбросить её, а она снова оказалась полной.
— Сосуду требуется время, чтобы сгенерировать жидкость требуемой консистенции. Хорошее дело не терпит суеты, — пробормотал Альрик. — Рисунок выбран не случайно, что же говорить о начинке? Уникальная вещица. Могу заключить, что фляжка являлась именным подарком вашему батюшке. Кстати, как его имя?
Клятвопожатие требовало искренности, и я назвала.
— Не удивлен. Давно предположил, что Влашек — ваш отец.
— Откуда? — изумилась я, позабыв о покалывании в порезанной ладони. Наверное, профессор туго забинтовал её.
— Кто при власти занимает пост, достаточный, чтобы устроить дочь в институт с вис-уклоном? Высокопоставленный чиновник. Много ли отыщется в нашем правительстве руководителей с редкой фамилией Папена и именем Карл или Карол? Беглый поиск по фамилии не выявил результатов, и я переключился на выборку по вашему отчеству. Заинтересовавших меня чиновников обнаружилось четверо. Первый — дряхлый старик, советник в отставке уже лет двадцать, второй занимает малый чин, чтобы обладать соответствующими полномочиями и связями, третий молод, чтобы быть отцом взрослой дочери. Методом исключений отсеялась кандидатура заместителя министра экономики.
— Да, это он, — признала я жуткую тайну. Всё равно о ней вскоре узнают.
— Почему у вас разные фамилии?
— По словам отца, чтобы я самостоятельно добивалась успехов в жизни без протекции и воспитывала в себе сильную личность.
Профессор мимолетно улыбнулся. Наверное, сопоставил меня с твердым волевым характером и провел между этими понятиями жирный знак неравенства.
— Почему Папена?
— Потому что фамилия матери. После развода с ней отец женился во второй раз.
— Общие вехи биографии вашего батюшки мне известны. Информацию легко найти в периодических изданиях и прочей справочной литературе.
Конечно, невозможно срывать от обывателей факты из жизни видного политика. Благодаря отличной карьере мой родитель удостоился нескольких строчек в третьем томе дополнений к Большой универсальной энциклопедии.
— У вашего отца много достижений, и могу предположить, что он еще не достиг своего потолка, — добавил Альрик, намекнув, что до шлагбаума со знаком "Стоп" моему папеньке рановато, и что мой папенька в самом соку и готов к новым свершениям. Неужели следующей остановкой будет пост министра или — фантастически крамольная мысль — должность премьер-министра?
— Фамилия Папена мне незнакома, и её нет в генеалогических справочниках. Ваша матушка происходит из "новых" висоратов? — допытывался профессор.
Знатно он подошел к вопросу! Урвал бесценные минутки у времени, отведенного для научных опытов, и изучил многотомные родословные, рассчитывая найти какую-нибудь зацепку обо мне.
— Разве у родителей-висоратов может родиться "слепой" ребенок? — ответила я вопросом на вопрос.
— Такое бывает. Очень редко, но бывает. Так называемый sindroma unicuma Gobuli [25] , встречается один раз на двести тысяч. Вы можете не знать об этом узкопрофильном научном термине. Исаак Гобул обнаружил и изучал генетическую мутацию, возникавшую, если один из родителей являлся висоратом новой волны.
25
sindroma unicuma Gobuli, синдрома уникума Гобули (пер. с новолат.) — уникальный синдром Гобула
Рассказывая, Альрик говорил медленно, обдумывая каждое слово, потому что коснулся скользкой темы о моей бесталанности, довлеющей над ним обетом молчания. А ведь профессору ничего не стоит укокошить меня, не вызвав подозрений, и освободиться от груза пожизненных обязательств, — пришла в голову неожиданная мысль, заставив с испугом воззриться на собеседника. Нет, если бы он захотел, то давно сделал, — успокоила себя, вспомнив слова: "Я не убийца".
— К сожалению, работы Гобула посчитали неактуальными и перестали финансировать, но кое-какие наработки сохранились, правда, разрозненные и неупорядоченные, в частности, статистика, — закончил мужчина краткую лекцию.
Я задумалась. Хотелось бы мне оказаться синдромой, о которой рассказал профессор? Какая выгода в том, что меня назовут несчастливым исключением из двухсот тысяч, которым повезло родиться со способностями? Сколько не меняй шило на мыло, называя красивыми терминами, а ничего не изменится — волны по-прежнему останутся недостижимыми.
— Вы заблуждаетесь. Моя мать не видела волн, как и я, поэтому исследования вашего Гобула — не обо мне.
Сказанное было правдой. За годы, проведенные у тетки, мне неустанно вдалбливали, кто я есть на самом деле — берздарщина, перенявшая от матери всё самое плохое и отвратительное, обуза для отца, пятая нога у собаки, дармоедка и прихлебательница.
Профессор помолчал.
— Вы видитесь с ней?
— Нет. Отец не разрешает во избежание слухов.
— Как же вы общаетесь?
— Никак. Перед разводом отец забрал меня от матери и отвез к тетке. Точно не помню, мне было лет пять или шесть, а может быть, четыре.
Альрик задумчиво смотрел на меня, постукивая подушечками пальцев, а я с деланной безучастностью уставилась на настенную синь. Вот бы полететь птицей, расправив руки-крылья, на край света, где не бывает проблем и бед! Увы, от горестей не спрятаться в дальнем углу, закрыв как в детстве лицо руками. Беды рыщут как голодные псы и чуют поживу, настигая повсюду.
— Как зовут вашу матушку? — спросил мужчина, как мне показалось, с жалостью. А и не надо меня жалеть. Мне вашей жалостью не напиться и не согреться, только душу травить.
— Не знаю, — ответила я, сделав вид, что увлеклась качеством бинтования порезанной руки.
Сколько снов-воспоминаний прошло через меня, а ни разу не аукнулось и не вспомнилось мамино имя, как и ее облик. Зато осталось воспоминание о ласковых руках и тихом голосе, слегка растягивавшем гласную "а", напевая колыбельную, кусочек которой врезался в память: